Сонеты к Орфею. Райнер Мария Рильке

к Орфею

      «Эти стихи таинственны даже для меня самого. В том, как они ко мне пришли и утвердили себя во мне – самая странная диктовка, которую мне довелось принять и записать».

Р. М. Рильке

      Примечания Рильке к «Сонетам к Орфею»

      X сонет. Во второй строфе помянуты могилы прославленного старого кладбища в Аллискане возле Арля, о котором говорится и в «Мальте Лауридсе Бригге«.

      XVI сонет. Этот сонет обращен к собаке. Слова «перст Божества моего» относятся к Орфею, выступающему здесь как «бог» поэта. Поэт хочет направить этот перст, дабы он из своего бесконечного участья н самопожертвования благословил и собаку, которая, почти как Исав (читай: Иаков. I. Быт. 27), обложила себя шерстью, желая приобщиться в сердце своем к непричитающемуся ей наследству: к человеческому во всей его нужде и во всем его счастье.

      XXI сонет. Эта весенняя песенка представляется мне как бы «толкованием» одной необычайно танцевальной музыки, которую мне однажды привелось услышать от монастырских детей в маленьком женском монастыре неподалеку от Ронды (в южной Испании) во время утренней мессы. Дети, не нарушая танцевального такта, пели неизвестный мне текст в сопровождении треугольника и тамбурина.

      XXV сонет. К Вере.

      Ersten tell

      Первая часть

      I

      Da stieg ein Baum. O reine Übersteigung!

      O Orpheus singt! O hoher Baum im Ohr!

      Und alles schwieg. Doch selbst in der Verschweigung

      ging neuer Anfang, Wink und Wandlung vor.

      Tiere aus Stille drangen aus dem klaren

      gelösten Wald von Lager und Genist;

      und da ergab sich, daß sie nicht aus List

      und nicht aus Angst in sich so leise waren,

      sondern aus Hören. Brüllen, Schrei, Geröhr

      schien klein in ihren Herzen. Und wo eben

      kaum eine Hütte war, dies zu empfangen,

      ein Unterschlupf aus dunkelstem Verlangen

      mit einem Zugang, dessen Pfosten beben, —

      da schufst du ihnen Tempel im Gehör.

      I

      Вот дерево. О, абсолют порыва ввысь!

      О, песнь Орфея! Через слух оно растет.

      Повсюду тихо. В тишине сокрыто

      Начало новое и путь метаморфоз.

      Из тишины и из светлеющих лесов вокруг

      явились звери, оставив норы и укрытья.

      Сюда влекла отнюдь не хитрость их,

      не страх, уснувший вдруг,

      но только слух. Рев их сердцам

      и вой, и рык вмиг стали чужды. Шли

      они близ хижины. Над входом дрожала балка.

      Для какой неведомой нужды

      постройка ветхая могла служить?

      Но ты, ты в слухе их воздвиг свой храм.

      II

      Und fast ein Mädchen wars und ging hervor

      aus diesem einigen Glück von Sang und Leier

      und glänzte klar durch ihre Frühlingsschleier

      und machte sich ein Bett in meinem Ohr.

      Und schlief in mir. Und alles war ihr Schlaf.

      Die Bäume, die ich je bewundert, diese

      fühlbare Ferne, die gefühlte Wiese

      und jedes Staunen, das mich selbst betraf.

      Sie schlief die Welt. Singender Gott, wie hast

      du sie vollendet, daß sie nicht begehrte,

      erst wach zu sein? Sieh, sie erstand und schlief.

      Wo ist ihr Tod? O, wirst du dies Motiv

      erfinden noch, eh sich dein Lied verzehrte? —

      Wo sinkt sie hin aus mir? … Ein Mädchen fast …

      II

      И дева появилась, родилась

      из струн и песни редкого согласья.

      И свежестью весны пахнуло в одночасье,

      и в слухе моем дева улеглась.

      Во мне уснула. Мир стал ее сном.

      Деревья, что меня пленили. Я

      касался далей, осязал поля,

      дивился миру в опыте моем.

      Ей снился мир. Поющий бог, как ты сумел

      напеть ей сон, не жажду быть?

      Едва лишь появилась и заснула.

      Где смерть ее? Мотив сей ускользнул.

      Но раньше, чем прервется песня, его вернешь ты.

      Девочка почти. И из меня в какой уйдет предел?

      III

      Ein Gott vermags. Wie aber, sag mir, soll

      ein Mann ihm folgen durch die schmale Leier?

      Sein Sinn ist Zwiespalt. An der Kreuzung zweier

      Herzwege steht kein Tempel für Apoll.

      Gesang, wie du ihn lehrst, ist nicht Begehr,

      nicht Werbung um ein endlich noch Erreichtes;

      Gesang ist Dasein. Für den Gott ein Leichtes.

      Wann aber sind wir? Und wann wendet er

      an unser Sein die Erde und die Sterne?

      Dies ists nicht, Jüngling, daß du liebst, wenn auch

      die Stimme dann den Mund dir aufstößt, – lerne

      vergessen, daß du aufsangst. Das verrinnt.

      In Wahrheit singen, ist ein andrer Hauch.

      Ein Hauch um nichts. Ein Wehn im Gott. Ein Wind.

      III

      Бог может. Но, скажите, как человеку

      с