были слишком умны, слишком образованны и слишком горячо любили Русь, чтобы вместо принять существующий уже и к тому родной образованный язык, делать бесплодные попытки к образованию отдельного языка. Конечно, г. Маковею, считающему русский литературный язык чужим, это не нравится, но ведь тогда еще г. Маковея не было на свете и нашим труженикам пришлось обойтись без его «прогрессивного» совета. Причины, почему галицко-русские деятели, как говорит г. Маковей, «не пожелали быть хозяевами в собственном доме, предпочитая стать лакеями другого народа», поясняет один из участников и сотрудников возрождения Галицкой Руси, Н. Устианович, следующим образом
6: «Не имея ни случайности, ни средств изучить язык общелитературный русский, я был сторонником дуализма и защищал наречие галицкое, надеясь, что оно сольется с говором украинским и очистится вместе с тем от пестроты, нанесенной соседним польским языком. Но познакомившись с временем с великорусскою литературою и изучивши основнеe галицкое наречие, я убедился, что грамотный язык великороссов есть создание сугубое, построенное, однако, на южнорусских основаниях, что к тому письменность великоросса, а его произношение не есть одно и тоже, ибо он пишет по-нашему, а произносит на свой лад, как это делают немцы, итальянцы, французы, у которых еще большее различие в наречиях и что, наконец, по мере развития галицкого простонародного говора по строгим правилам языкословия последует безусловно то, что предвозвестил А.С. Петрушевич на «соборе интеллигенции галицко-русской» 1848 года: «Пускай россияне начали от головы, а мы начнем от ног, то мы раньше или позже встретим друг друга и сойдемся в сердце». В другом месте того-же «Сборника» Н. Устианович говорит: «В редакции «Вестника»
7 при помощи Ивана Головацкого, Б. Дедицкого и М. Коссака я пытался по возможности очищать галицко-русское наречие от полонизмов и сближать его к литературному языку, как это было решено на «собор» 1848 года.»
Если бы, какъ утверждает г. Маковей, в 1848 году «галицкие малороссы выступили на арену политической деятельности, как самостоятельный русский народ», то на упомянутом «соборе», на котором присутствовала вся тогдашняя галицко-русская интеллигенция, был бы наверно вопрос о самостоятельности поставлен и решен, между тем мы видим из записок участников «собора», что «собор» решил галицко-русское наречие очищать от полонизмов и сближать к литературному языку, значит, «собор» признал литературное и национальное единство русского народа. А нам кажется, сам г. Маковей согласится, что больше компетентного органа, чем «собор», для решения национального и языкового вопроса тогда в Галичине не было. Удивительно ли после того, что по мере исследования галицко-русского наречия и изучения литературного русского языка, галицко-русские деятели чем раз больше убеждались в национальном единстве и что, наконец, в 1866 году объявили это единство всенародно? Это другое дело, что наша интеллигенция и до сих пор не знает русского языка, но где ей изучить его, если в
