Иван Грозный. Книга 3. Невская твердыня. Валентин Костылев

в своем девстве.

      Косы были заплетены. Феоктиста Ивановна вместе с дочерью вышла на красное крыльцо покормить ягодами маленького медвежонка, привязанного к старому развесистому дубу, украшавшему двор годуновской усадьбы. Медвежонок, увидев их, поднялся на задние лапы, часто моргая слезливыми глазами.

      Но только они успели сойти с лестницы, как услыхали топот многих коней, приближавшихся к усадьбе.

      Они увидели Никиту Васильевича, побежавшего к воротам, а с ним двух привратников. Вскоре ворота были открыты, и во двор въехали несколько стремянных стрельцов, окружавших повозку Бориса Федоровича Годунова.

      – Рад видеть тебя, племянничек! – низко поклонившись Борису Федоровичу, крикнул Никита Васильевич.

      – Принимай, дядюшка, гостей! – вылезая из повозки, промолвил Борис Годунов.

      Облобызались. Вслед за Борисом из повозки вышел незнакомый Никите молодой человек.

      – Привез к тебе по государеву приказу юнца... Вот он: прозывается Игнатием, а по отечеству Никитичем Хвостовым. Люби и жалуй!

      Никита Годунов от неожиданности опешил, оглянулся – увидел жену с дочерью и совсем растерялся.

      – По государеву приказу?! – смущенно и с робостью в голосе переспросил он.

      – Так угодно его светлости, батюшке Ивану Васильевичу.

      Громко и внушительно произнеся это, Борис Федорович улыбнулся.

      – Да, как же... это... так?! – совершенно сбитый с толку развел руками Никита.

      – Дядюшка, послушание паче молитвы и поста. Смирись!

      На лице Бориса исчезла улыбка. Лицо стало строгим.

      Никита тяжело вздохнул, недоуменно покачав головою.

      – Да что же это ты гостей-то на дворе держишь? Так ли ты должен принимать царского боярина?!

      Никита засуетился:

      – Бог спасет! Прости, Борис Федорович, своего дядьку. Вот уж истинно – ум без догадки и гроша не стоит. Изволь, боярин, на красное крыльцо жаловать.

      Борис Годунов осмотрел сопровождавших его всадников и сказал Никите, чтоб отвели их на дворню и угостили квасом да накормили бы их без обиды.

      Никита приказал воротнику отвести стрельцов на усадебное подворье, затем повел Бориса Федоровича и Хвостова к красному крыльцу. Там уже ни Феоктисты Ивановны, ни Анны не было. Они стыдливо удалились в дом.

      – Бог спасет, родной мой Борис Федорович, не ждал я и не гадал, чтобы его царской милости, Ивану Васильевичу, охота припала обо мне вспомнить... – говорил взволнованно по дороге во внутренние покои Никита Годунов. – Да и как понять волю государеву, чтоб мне молодца сего в жильцы поместить?

      – Воля государя не судима, – нахмурившись, ответил Борис Федорович. – Воля царя – воля Божья. К тому же ты гордиться должен, что государь изволил вспомнить о тебе. А ты, – произнес Годунов, обратившись к Хвостову, – Бога вечно повинен благодарить, что царь вырвал тебя из омута житейского бездорожья да в добрую, христианскую, верную государю семью вселяет. Считай моего дядюшку Никиту своим отцом