Иван Грозный. Книга 2. Море. Валентин Костылев

Аксинья, дрожа всем телом.

      – И то правда... – подтвердила Ольга, перекрестившись.

      Феоктиста Ивановна тяжело вздохнула:

      – Нет, родимые... Не могу!

      Аксинья шепотом:

      – Теперь самая пора для нечисти, для лихих людей. Целые свадебные выезды они оборачивают в волков, портят они людей, в грех вводят. А гадать грешно! Нечисть потешается, глядя на гадальщиков.

      Никакие слова не помогали, Феоктиста Ивановна стояла на своем, хотя в душе и сама боялась всего: и леших, и колдунов, и греха, и наказания божьего. В самом деле, вдруг нечистая сила из-за елей либо из овина, а то из бани, выскочит... Что тогда делать? Тетка Устинья только вчера видела своими глазами жердяя... Предлинный он, и худой, и любит бродить ночью по улицам. Ходит, заглядывает в окна, греет руки в трубах домов, любит пугать людей... Он осужден на вечное шатанье по белу свету, без толку, без дела... Не столкнуться бы с ним, спаси Бог!

      Так и этак – обсудили – идти!.. Феоктиста Ивановна набралась смелости, передернула плечами: «Ничего не боюсь!» – пошла первая, впереди всех.

      И вдруг... свят, свят, что такое?

      В ужасе вскрикнула, вцепилась в девушек. Те ахнули, уткнулись лицом ей в грудь: «Оборони, Господи!»

      Улицу перебежал кто-то худой, длинный, ну, словно бес. Бежит крадучись, вприпрыжку, как будто заигрывает с ними... хочет их рассмешить... «Ах, окаянный!»

      – Милые мои, видите? – прошептала Феоктиста Ивановна. – Нечистая сила... Жердяй!

      Бросились с визгом обратно домой. Вбежав в сени, накрепко замкнулись, наставили мелом кресты на всех дверях. Поднялась суматоха. Конюх Ерема, долговязый парень с громадными кулачищами, и тот заорал спросонья, полез в запечье, сбил с ног Аксинью. «Ну, ты, Потап-раскоряка!» – огрызнулась девка, стукнув конюха по потной спине. Тут еще прибежала в одной рубахе старая ключница Авдотья, плюхнулась на пол, не разобрав, в чем дело. «Прочь, прочь, окаянное лихо! Не мешай Богу служить!» – причитала она.

      И вот при этом-то общем испуге послышалось игривое постукивание в наружную дверь, словно камешком либо косточкой: тик-так, тик-так!

      «Ой! Ой! Ой! Жердяй!»

      Похолодело сердце у Феоктисты Ивановны, язык отнялся, – хочет крикнуть и не может.

      Никто не тронулся с места.

      Но игривое постукивание продолжалось недолго: вскоре весь дом содрогнулся от сильного стука в дверь и послышался знакомый голос.

      – Господин наш, Василь Григорьич! Отворяйте! – придя в себя, крикнула хозяйка.

      Старая Авдотья оказалась куда смелее молодых. Закряхтела, заворчала, а все же поднялась с пола и торопливо поплелась, прихрамывая, в прихожую.

      – Ты ли это, батюшка наш Василий Григорьевич? – спросила она, подойдя к двери.

      Все ясно услышали сердитый голос хозяина. Засуетились.

      Отлегло у всех на сердце: «Слава тебе Господи! Не жердяй!»

      Феоктиста Ивановна заторопилась навстречу мужу.

      Вместе с густыми клубами ледяного холода, хлынувшими в переднюю горницу, вошел сам хозяин дома, Василий Григорьевич Грязной. Его пышные черные кудри