Немного больше, чем любовь. Женя Онегина

играли в шахматы. Елисей думал.

      Когда Елисей думал, время вокруг было обязано остановиться. Никто не имел права даже чихнуть. Непоседливый Пашка извелся, ожидая хода, и начал нетерпеливо постукивать по столешнице пальцами. Елисей бросил на него разъяренный взгляд.

      В саду было хорошо. Агата облокотилась на высокую спинку качелей и закрыла глаза. Когда-то давно, в другой жизни, папа и дядя Алекс так же сидели здесь, склонившись над шахматной доской. Папа шутил, вертелся и мешал старшему брату думать, а Александр что-то бормотал себе под нос, не обращая никакого внимания на окружающих, а потом торжественно произнес:

      – Шах и мат!

      И тетя Лиза, на руках у которой дремал совсем еще маленький Паша, рассмеялась.

      В тот день Елисей подбил Агату забраться на дерево повыше за самыми спелыми яблоками. На Агате было новое голубое платье, отделанное по краю миниатюрными белыми бантами. Это платье подарила ей мама. На голове красовались две «баранки», украшенные белыми же лентами, – тетя Лиза потратила почти час, чтобы заплести ей волосы. На яблоню Агата полезла, конечно. Чтобы доказать противному старшему брату, что она очень похожа на Пеппи Длинныйчулок и умеет прекрасно лазать по деревьям. Ветка хрустнула, когда девочка была уже на самом верху, и она полетела вниз, цепляясь за острые сучки. А сверху на нее падали самые спелые яблоки. Потом тетя Лиза мазала ее зеленкой, а папа дул на ранки, вытирал с расцарапанных щек горькие слезы обиды и уверял, что купит ей десять платьев в тысячу раз красивее. А дядя Алекс тщетно пытался успокоить рыдающего Елисея. Платье было особенно жалко.

      Качели протяжно скрипнули, и на сиденье рядом с ней опустился старший брат. На юношеских щеках уже была заметна щетина; взгляд темных глаз с годами стал более цепким, а открытая детская улыбка – ехидной. Уже через пару месяцев ему исполнится восемнадцать. Ничто в этом уверенном в себе молодом человеке не напоминало того толстощекого паренька лет шести.

      – Помнишь тот день, когда я упала с яблони? – спросила Агата.

      – Такое забудешь! – Елисей вроде бы рассмеялся, но взгляд его оставался серьезным.

      – Почему ты тогда так плакал?

      – Видела бы ты себя со стороны! – ответил брат и, закинув руки за голову, прикрыл глаза.

      – Елисей! – воскликнула Агата и ткнула его локтем в бок.

      – Ай! – притворно охнул юноша, с трудом сдерживая улыбку, но глаз не открыл.

      – Отвечай! – Агата нависла над ним, начав щекотать.

      Елисей захохотал, вырываясь. Качели издали истошный скрип. Дарси глухо зарычал, но тени беседки не покинул. Агата не собиралась отступать, даже когда брат перехватил инициативу и принялся щекотать ее в ответ. С качелей они все-таки упали и теперь лежали рядом на земле и смотрели на небо над головой. На тревожно бегущие в сторону моря белые облака.

      Елисей нашел ее руку и слегка сжал в своей.

      – Я плакал, потому что был виноват. Если бы не я, ты ни за что не полезла бы на то дерево.

      – В тот день нет, – она улыбнулась, – на мне было дурацкое голубое платье.

      – Знаешь,