Провокатор. Вячеслав Белоусов

гасил. Он его из-за этого Провокатором звал.

      Ахапкин в недоумении уставился на оперуполномоченного.

      – Будил тот его среди ночи, только заснёт…

      – Сам он провокатор! – зло взвился Ахапкин. – Провокатор и есть! Такое спровоцировать только враг народа может. Мне вон в Сталинграде, знаешь, что сказали? Я ж сюда оттуда примчался, в дом не заглянул.

      В дверь опять постучали, но уже настойчивей.

      – Войдите! – крикнул полковник, махнул рукой Минину, а сам полез за папироской. – Кому там не терпится?

      – Мне выйти? – подскочив на ноги, вытянулся Минин.

      – Подожди в приёмной. Понадобишься, – глубоко затянувшись папироской, выдохнул с удовольствием клубы дыма Ахапкин, встал из-за стола и покачал головой в тревоге. – Сегодня у нас горячий денёк будет.

      В дверях Минина чуть не сшиб подполковник Баклей, рвущийся к начальству; капитан успел посторониться, прикрыл дверь и, тяжко переведя дух, уселся к стене, ничего не замечая и не подымая глаз. Напротив, запрокинув ногу на ногу, высиживал, дожидаясь своей очереди, Квасницкий. Пытливо уставившись на капитана, он сверкал тонкой оправой очков.

IV

      – Нет, что вы мне ни говор-рите, Ер-ремей Тимофеевич, – помешивал чай в мельхиоровом подстаканнике и поглядывал в тёмное стекло постукивающего на рельсах вагона Яков Самуилович Шнейдер, – а всё же чем тщательнее скр-рывается, тем яснее обнар-руживается.

      В молодости, видно, красавец, высокий, сухой, горбоносый брюнет и теперь без единой сединки, мизинцем коснулся ровной струнки усов и повторил, заметно грассируя:

      – Тем яснее обнар-руживается.

      – Да, да, – соглашался, копаясь в просторной дорожной сумке, развёрнутой на купейной скамье, собеседник, пожилой толстячок с брюшком и обширной лысиной на макушке. – Так и оборачивается в жизни, милейший Яков Самуилович. Так всё и сопровождается.

      – Даже в прир-роде такой закон есть. Помните? Сохр-ранения веществ! Р-равенство…

      – Я бы сказал, товарищ полковник… – встрял было толстячок.

      – Но, увы! – не замечая и не слушая, перебил его Шнейдер и грозно глянул. – Мир-р желает быть обманутым.

      – Да, да… Всё именно так.

      – Не р-раз я твер-рдил товар-рищу Медянникову, что тем и кончится. И что же?

      – Назар Егорович, он – да, он долго запрягает.

      – Пр-ринял он какие-то мер-ры?

      – Ах, чтоб её! – всплеснул руками толстячок.

      – Что? – уставился на него Шнейдер.

      – Нашлась пропажа! – Еремей Тимофеевич, ликуя, и даже торжественно протянул ему из глубины сумки мельхиоровую чайную ложку. – К стаканчику, пожалуйста, милейший Яков Самуилович. А то, не дай бог, затерять, меня Анна Юрьевна моя… Ого-го!

      Он улыбнулся, совсем засмущавшись, и ещё извинительнее добавил:

      – Ахапкину симпатизирует наш Назар Егорович, Ахапкину. Я вам тоже докладывал. Помнится, они вместе воевали.

      – Да бр-росьте вы! – взорвался Шнейдер, брови возмущённо поднял, но ложку принял. – Я сам давно замечал в их отношениях некую… опр-ределённую закономер-рность… А воевали? Так что же?