Крест человеческий. Константин Писанкин

которой мы обрекаем девочку на самые настоящие мучения? Мы не исчерпали тех возможностей, которые дает нам современная медицина в случае с Даниэлой Леоне. У нас есть все шансы помочь пациентке. Вы же предлагаете отдать девушку на растерзание церковникам? Посмотрите на календарь. Взгляните в окно в конце концов. Мы живем в эпоху торжества науки, предрассудки прошлого побеждены, ведь так? Вы же понимаете, не можете не понимать: то, о чем вы говорите – это возврат к средневековью… Я просто не верю своим ушам.

      Грузный мужчина, сидящий по другую сторону стола, неопределенно крякнул, откинулся на спинку кресла. Его широкое, с оттенком серого, лицо выражало усталость, черные смоляные глаза смотрели отстраненно. Перед тем как ответить, он затушил сигарету, провел ладонью по редкой шевелюре. Пьетро Рапацце, главный врач клиники в городке Перрацце, впервые обсуждал со старым коллегой настолько неоднозначную ситуацию. Друзьями, да и просто товарищами, за годы совместной работы они так и не стали.

      – Доктор Мариани, позвольте, я спрошу вас сейчас не как психиатра, но как человека, простого обывателя. Вы религиозны?

      Бруно покачал головой. Он покинул лоно церкви более двадцати лет назад. Наука и сама жизнь убедительно доказали доктору, что созидающее начало имеет мало общего с теми образами, что рисует религия.

      – Нет, синьор. Вы об этом знаете.

      – Да, но я все же уточнил. Что ж… позвольте вам кое-что объяснить. Случай Даниэлы Леоне выходит за рамки заурядной медицинской практики. Родители девушки в отчаянии, они настаивают на проведении церковного ритуала изгнания дьявола. Со мной уже связался епископ, он настойчиво просит передать девушку церкви. Кое-кто в городских верхах также заинтересован в таком развитии событий…

      – Но мы не прибегали к нейрохирургическим методам. Кроме того, щадящая нейрометаболическая терапия дает вполне оптимистический прогноз…

      – Бруно, я не сомневаюсь в вашей квалификации, поверьте. Проблема в том, что у нас нет необходимых препаратов. А уж нейрохирургия в нашем, простите, захолустье – это дело далекого будущего. Вдобавок ко всему родители Даниэлы против подобных вмешательств. Все по тем же соображениям.

      – Религия?

      – Да. Они считают, что «любое вторжение в храм тела дочери погубит ее. Лишь вера спасёт», – главный врач не без сарказма пародировал кого-то из родителей. – К слову, если абстрагироваться от высших материй, операция действительно очень сложная, лечение затруднено. Повторюсь, ни у кого в нашей клинике нет соответствующего опыта.

      – Пьетро, позвольте, я сделаю запрос в министерство....

      Рапацце оборвал Мариани взмахом руки:

      – Пустое, коллега. Для запроса требуется подтверждение городского совета. Напомню, некто влиятельный в совете ходатайствует о передаче дела церкви. Боюсь, тут мы бессильны.

      – Да что же это?! – Бруно вскочил, ударил ладонью по столу. – Мы с вами врачи, синьор Рапацце, мы должны спасать наших пациентов, а не подыгрывать чьим-то амбициям! И что же вместо этого? Рассуждаем о чьих-то прихотях, о сомнительном церковном престиже! Речь ведь не о субботних скачках! Не о цвете постельного белья в психиатрическом блоке! Мы говорим о здоровье нашего пациента! Мы решаем, будет ли у девушки семья, ребенок, будущее! Пьетро, если мы упустим шанс помочь ей, как вы будете засыпать по ночам после этого? Я тут психиатр и я со всей ответственностью утверждаю: обряд лишь ухудшит состояние Даниэлы. Вы это понимаете? Вы готовы взять на себя такую ответственность, чёрт возьми?!

      Рапацце взглянул на коллегу с изумлением. Всегда спокойный и хладнокровный Мариани ни разу за десять лет совместной работы не терял самообладания. Главный врач обреченно развел руками:

      – Бруно, дорогой. Ни вы, ни я – мы не сможем повлиять на ситуацию. Это действительно репутационный инцидент, вопрос решённый. Церковь проведёт ритуал экзорцизма хотим мы этого или нет. Экзорцист уже назначен.

      – Кто будет проводить ритуал?

      Пьетро Рапацце тяжело вздохнул, сжал губы. Однако, все же ответил:

      – Падре Марко Гиллеспи, епархия взяла вопрос под личный контроль.

      – Ясно, – психиатр быстрым росчерком записал что-то в блокноте.

      – Бруно, я желаю вам удачи. Но повторюсь: здесь мы бессильны.

      – Я буду последним человеком в Италии, если не попытаюсь, – психиатр хлопнул дверью, напоследок смерив Рапацце гневным взглядом.

      Демоны экзорциста

      Этой ночью падре Марко Гиллеспи не смог уснуть. Потолок гостиничного номера нависал так низко, что фантазии на тему прижизненного погребения назойливо роились в голове. Простыни были то слишком теплые, то некстати бодряще–холодны. Временами ему казалось, что он принял некий мученический обет, в соответствие с которым его ночь должна пройти в покаянном возлежании на жесткой упаковочной бумаге, устилающей мраморный пьедестал. Одеяло удушающим спрутом опутывало, теснило, сковывало. Тело в любой позе впадало в кинестетическую панику. Священник маялся: спасительный дремотный транс, предвестник сна, никак не приходил.