Пастух и пастушка. Звездопад. Виктор Астафьев

может быть, перехоронят старика со старухой. Пожилой долговязый боец Ланцов прочёл над могилой складную, тихую молитву: «Боже правый духов, и всякия плоти, смерть поправый и диавола упразднивший, и живот миру твоему дарованный, сам, Господи, упокой душу раба твоего… рабов твоих», – поправился Ланцов.

      Солдаты притихли, всё кругом притихло, отчего-то побледнел, подобрался старшина Мохнаков. Случайно в огород забредший славянин с длинной винтовкой на спине начал было любопытствовать: «А чё тут?» – но старшина так на него зашипел и такой чёрный кулак поднёс ему, что тот сразу смолк и скоро упятился за ограду.

      Часть вторая

      Свидание

      И ты пришла,

      заслышав ожиданье…

Я. Смеляков

      Солдаты пили самогонку.

      Пили торопливо, молча, не дожидаясь, когда сварится картошка. Пальцами доставали прокисшую капусту из глечика, хрустели, крякали и не смотрели друг на друга.

      Хозяйка дома, по имени Люся, пугливо смотрела в сторону солдат, подкладывала сухие ветви акаций и жгуты соломы в печь, торопилась доварить картошку. Корней Аркадьевич Ланцов, расстилавший солому на полу, выпрямился, отряхнул ладонями штаны, боком подсел к столу:

      – Налейте и мне.

      Борис сидел у печки, грелся и отводил глаза от хозяйки, возившейся рядом, старшина Мохнаков поднял с пола немецкую канистру, налил полную кружку, подсунул её Ланцову и криво шевельнул углом рта:

      – Запыживай, паря!

      Корней Аркадьевич суетливо оправил гимнастёрку, будто нырять в прорубь собрался, судорожно дёргаясь, всхлипывая, вытянул самогонку и какое-то время сидел оглушённый. Наконец наладилось дыхание, и Ланцов жалко пролепетал, убирая пальцем слезу:

      – Ах, господи!

      Скоро, однако, он приглушил застенчивость, оживился, пытаясь заговорить с солдатами, со старшиной. Но те упорно молчали и глушили самогонку. В избе делалось всё труднее дышать от табачного дыма, стойкого запаха затхлой буряковой самогонки и гнетущего ожидания чего-то худого.

      «Хоть бы сваливались скорее, – с беспокойством подумал взводный, – а то уже и жутко даже…»

      – Вы тоже выпили бы, – обратился к нему Корней Аркадьевич, – право, выпили бы… Оказывается, помогает…

      – Я дождусь еды, – отвернулся к печи Борис и стал греть руки над задымлённым шестком. Труба тянула плохо, выбрасывала дым. Видать, давно нет мужика в доме.

      Неустойчиво всё во взводном, в голове покачивается и звенит ещё с ночи. Разбил он однажды сапоги до того, что остались передки с голенищами. Подвязал их проволокой, но когда простыл и ходить вовсе не в чем сделалось, стянул сапоги с такого же, как он, молоденького лейтенанта, полёгшего со взводом в балке. Стянул, надел – у него непереносимо, изводно стыли ноги в этих сапогах, и он поскорее сменял их.

      Теперь вот у него такое ощущение, будто весь он в сапоге, стянутом с убитого человека.

      – Промёрзли? – спросила хозяйка.

      Он потёр виски ладонью, приостановил