Мушкетерка. Лили Лэйнофф

висевшей в конце ряда, я подошла к началу, где размещались папины клинки, к шпаге с гардой из полированной бронзы. В ней отразилось мое лицо, расплывчатое и будто распавшееся на фрагменты, но тем не менее мое.

      Первые мгновения были самыми трудными – шпага оказалась тяжелой. Бинты мешали мне держаться за рукоять. Я согнула колени, правильно поставила ступни. Расправила плечи. Расслабила руку. Приняла стойку, а затем сделала резкий выпад, целясь клинком в тряпичный манекен. Клинок не нашептывал мне воспоминания, но отец словно присутствовал в его движениях, снова и снова подсказывал мне, как нападать и отступать.

      Ободранная ладонь правой руки молила о пощаде. Внезапно я заметила движение за окном, на золотистые доски пола упала тень.

      – Таня?

      Я выронила шпагу. Несколько дней назад это стоило бы мне целого вечера вышивания. Отголосок папиного смеха прокатился под крышей.

      – Как ты можешь? – прошептала мама.

      – Я думала, ты… ты уехала за…

      Ее лицо исказилось.

      – Даже не начинай, не смей. Ты не знаешь, каково это – видеть…

      – Ты могла бы взять меня с собой, – сказала я.

      – После вчерашнего? Ты хоть понимаешь, что могла натворить, если бы я не нашла тебя? – Ее взгляд упал на мои руки, и она судорожно вздохнула. – А теперь ты сделала все, чтобы раны снова открылись.

      – Неправда! – возразила я. – Я бы почувствовала.

      Ее рот сжался в узкую линию, и, хотя она молчала, я догадывалась, о чем она думает: откуда я знаю? Как я могла? Как я могла так поступить, ведь я столько раз убеждалась, что не могу контролировать собственное тело?

      – Maman, – начала я, – это помогает мне. Это делает меня счастливой. Ты разве не видишь? Я могу фехтовать, даже когда у меня кружится голова: Papa научил меня. Пусть я не так хороша, как другие, но у меня есть страсть. И может быть, при должном обучении…

      – Ты будешь счастлива, когда окажешься в безопасности.

      – В смысле – когда выйду замуж за человека, которого ты выбрала и до которого мне нет дела? – фыркнула я.

      – Ты же знаешь, твоя болезнь все усложняет.

      – Но это ничего не меняет!

      – Это меняет все.

      – Это не меняет моих желаний!

      Мама нарушила молчание раньше, чем я.

      – Я хочу кое-что тебе показать, – сказала она.

      Мы вошли в салон. Эта комната всегда считалась маминым местом в доме, который теперь целиком принадлежал ей одной. Она жестом попросила меня сесть по другую сторону миниатюрного столика и завозилась с ключом. Замок щелкнул – и открылся небольшой ящичек, спрятанный под выступом из красноватого дерева. Вытащив оттуда письмо, она закрыла потайное отделение.

      – Прочти. Перед тем как ехать, я решила поискать в его вещах какие-то документы, какие-то свидетельства о том, кто он, чтобы я могла забрать… его. Там я нашла это письмо.

      Мои руки застыли, когда я взяла листок, исписанный знакомым почерком.

      Моей жене и дочери, которых я люблю всем сердцем: если вы читаете эти строки, значит, я больше