Милашка. Наталья Бочка

углые щёчки, вымазанные кремом и шоколадом. Нарядное платье, одетое по случаю приёма гостей – в шоколадной глазури от плеч до подола, но особенно на животе. И даже на ногах и белых носочках шоколадные следы.

      На столе остатки эксклюзивного торта, что был заказан в лучшей кондитерской специально для мероприятия. То, что от торта осталось, вряд ли можно было назвать половиной и казалось, будто дикий зверь драл всю эту красоту в безумном желании насытиться.

      – Нет, я этого больше не могу и не хочу терпеть! Этот ребёнок сжирает всё, что видит! Как ты хочешь, но я не желаю больше видеть этого монстра в своей квартире. Всё! Терпению моему пришел конец! – в истерике выкрикивала жена.

      – Но…Тамара… – – попытался вставить слово Пётр Иванович.

      – Никаких – но! Это –моё последнее слово!

      ***

      – Вставай, соня. Иди и заработай нам на колбаску.

      – У, бабуля ты жестокая женщина,– –Люба сопротивлялась и хватала одеяло, что стягивала с неё бабушка, – ну, ещё чуть-чуть.

      – Знаю, знаю я твоё чуть-чуть. Если не услежу, ещё два часа будешь спать.

      – Ты просто пользуешься тем, что я никому не жалуюсь. Знали бы люди, как ты мучаешь меня по утрам.

      – Иди и заработай нам на пропитание. Обрей кого-нибудь, но только без колбасы не возвращайся. Я и так уже два дня без Докторской, а ведь это моё лучшее лекарство.

      – Эксплуатация детского труда преследуется по закону, – Люба натянула на голову подушку.

      – Ничего себе ребёночек, двадцать шесть с гаком, да и габаритами Бог не обидел.

      – Сегодня две свадьбы, так что не только на колбасу хватит. Дай мне пять минут, жестокая ты женщина. Три. Ну, хотя бы две.

      – Давай, Любаша, нечего отговорками сыпать. Вставай, пока я не рассердилась.

      Бабуля дернула шторы и в комнату ворвались солнечные лучи. Осветили щуплую фигурку бабушки во фланелевом халате, её реденькие, с белой сединой волосы, собранные на затылке, а когда она повернулась от окна – маленькое лицо, сплошь в добрых морщинах. Даже пытаясь принять строгий вид, она никогда не казалась строгой.

      Люба потянулась и откинула волосы, привстала, глянула в окно, а потом резко бросилась на подушки.

      – Тише ты – диван сломаешь, чай, не пушинка. Откормила я тебя, Любка, ох, и откормила, – засмеялась бабушка.

      – Замолчи, дай ещё пять минут и обещаю, сегодня отработаю по полной программе.

      Бабушка вышла. Люба ещё немного повалялась, потягиваясь в разные стороны. Потом встала, подбежала к окну и выглянула. Весна.

      – Ах, как хорошо.

      ***

      Отец требовал, чтобы после школы Люба в университет поступала, но она на его требования к тому времени уже плевать хотела. Если в детстве ещё плакала, ещё скучала, ещё не могла никак понять, почему папы так долго нет, то, как выросла до состояния подросткового бунтарства, сразу все акценты расставила. Да – ещё любила, да – как могла, понимала, почему он со своей Тамарочкой в Москве остался, а дочь пятилетнюю бабке в провинцию отвёз на воспитание. Отвёз и забыл. А теперь уже вселилась в Любу и злость, и неверие, и ещё куча всяких чувств. Короче, плевала на его рекомендации и требования с высокой горы.

      А так как с детства куклам причёски вертеть любила, после окончания школы даже не раздумывала, пошла в училище, выучилась на парикмахера и с самых первых рабочих дней бросилась в профессию с головой. Да так изощренно и новаторски к делу подошла, что уже через пару лет очередь из клиентов на месяц вперёд выстроилась. Так что скучать не приходилось и голодать тоже.

      Жили вместе с бабушкой, на жизнь не жаловались.

      ***

      До парикмахерской буквально два шага. Суббота, свадебный день. Благо, погода не ветреная, не придётся килограммы лака выливать на головы невест. Хоть Люба на таком деле не экономит, но всё-таки, бывало так залакирует, что девчонки потом неделю с причёской ходят.

      – Привет, – Эля уже на работе, как всегда, грустная.

      – Ну, рассказывай, что опять? – Люба достала из шкафчика принадлежности и с терпеливой гримасой глянула на подругу.

      Эля вздохнула, но рассказывать не начинала, это означало – всё совсем плохо.

      – Знаешь, со мной, наверное, что-то не так, – снова вздохнула она и, уперев руки в боки, глянула в зеркало. Она повернулась сначала одним, потом другим боком.

      Фигура её плотная, для женской несколько ровная, с большой грудью и животом. Какая ни есть, а и это фигура. Лицо слегка напоминало восточное, отчасти благодаря длинной черной стрелке над веком, отчасти носу с характерной горбинкой, а черные, крашеные волосы короткими кудрями, завершали образ. Было ещё одно обстоятельство, которое и радовало саму Элеонору, и вводило её в непонимание, почему до сих пор никто не зацепился именно за него. Обстоятельство это – раскосый взгляд тёмных глаз. Взгляд этот заставлял мужчин не то чтобы совсем не обращать внимание на плотность фигуры и отсутствие талии, на короткие ножки и большой живот, а просто даже обезоруживал любого, кто хоть раз