Солдаты далеких гор. Александр Тамоников

южнее. И теперь выйти к точке десантирования удастся не сразу. Пилоты это понимали и уже высказали Шелестову свое мнение. Обернувшись, Максим Андреевич посмотрел на группу. Оперативники безмятежно спали. Сосновский откинул назад голову, и его тонкие черты лица казались расслабленными и какими-то мягкими. Буторин положил на руки голову, и его седой ежик волос покачивался в такт движению самолета, когда тот чуть бросало из стороны в сторону. А вот Коган мог и не спать. Он мог просто сидеть с закрытыми глазами. По Борису никогда не поймешь, какое у него настроение, о чем он думает. Всегда непроницаемое носатое лицо, немного в беспорядке темные жесткие волосы. И в любой момент он мог открыть глаза и задать какой-то неожиданный вопрос, касающийся предстоящей операции. Но, наверное, Коган тоже сейчас спал.

      В сплошной пелене облаков вдруг стали появляться разрывы. Шелестов различил внизу гористую местность, покрытую лесами. Промелькнула лента реки с блестками отражающихся лучей восходящего солнца. Открылась дверь кабины, и к Шелестову, придерживаясь за натянутые под потолком грузовые тали, подошел штурман.

      – Товарищ подполковник, через пятнадцать минут мы окажемся в районе выброски. Приготовьтесь. Мы потом сразу постараемся уйти в облака. Если их воздушное наблюдение не засечет нас, то и ваша высадка останется в тайне.

      – Вы уверены, что не ошиблись с координатами? Есть гарантия, что мы в нужном квадрате?

      – Пятьдесят на пятьдесят, – покачал штурман головой. – У меня приказ вас сбросить в том районе, но вы можете сами принять решение. И тогда будем возвращаться.

      – Нет, будем прыгать!

      Штурман вернулся в кабину, а оперативники зашевелились на своих сиденьях, разбуженные голосами. В самолете приходилось говорить очень громко, чтобы перекричать гул моторов.

      – Ребята! – приказал Шелестов. – Готовность пятнадцать минут!

      Оперативники стали проверять парашюты, привязанное снаряжение, и тут самолет резко дал крен на левый борт, пол ушел из-под ног, а моторы взревели так, что, казалось, вот-вот оторвутся крылья. Все вцепились в спинки кресел и сиденья. Транспортник кидало из стороны в сторону. Он то проваливался вниз, то с натугой взбирался все выше и выше. Никто не разговаривал. Обсуждать было нечего, оставалось только догадываться, что происходит, и надеяться на лучшее. Первая пулеметная очередь вражеского самолета прошила борт в полуметре от Шелестова.

      – Надо прыгать! – крикнул Буторин. – Еще немного, и самолет собьют. Или высоту потеряем!

      – Не дури! – заорал в ответ Сосновский. – Его мотает, как… цветок в проруби. Воздушным потоком кинет на фюзеляж или сомнет купол. Или под винт затянет!

      Шелестов хотел сказать, что согласен с Сосновским, но тут со стороны кабины послышался какой-то шум. Там что-то гудело и свистело. Поднявшись из своего кресла, Шелестов с трудом добрался до кабины пилотов. Он падал и снова вставал, обдирал руки, но все же добрался до двери. И когда он распахнул ее, то в лицо ему ударил поток холодного