Сын за отца отвечает. Александр Пересвет

окончательное.

      – Ты же там никого не знаешь, – возразил Ященко.

      Алексей снова дёрнул плечом – теперь одним:

      – Другие как-то входят. Да и бойцы знакомые. С которыми отца вытаскивал…

      Помолчали.

      Затем Тихон тяжело, грузно поднялся с кресла. Прошёл до шкафчика с баром, достал бутылку коньяка. Разлил. Молча пододвинул рюмку Алексею. Сказал:

      – За невинно убиенного раба Божия Александра. – Опрокинул коньяк в рот. Кравченко сделал то же. Но продолжал неотрывно смотреть на шефа.

      – Что конкретно намерен делать? – спросил тот.

      – Буду разыскивать тех, кто это сделал.

      – Убьёшь… – не спросил, а констатировал Тихон.

      – Да, – кратко ответил Алексей.

      Пауза.

      – Та-ак, – протянул затем шеф. – Первое – безусловно. Имеешь право. Второе – против. Там война пошла настоящая. А ты там ничего не знаешь. И в одиночку ничего не сделаешь. Завалят тебя запросто. И всё. А ты мне здесь нужен.

      Алексей непроизвольно сжал кулаки. Положил себе на колени.

      – Вопрос даже не стоит, – набычившись, проговорил он. – Так будет. Так или никак.

      Ященко посмотрел на него хмуро, даже зло.

      – Помню я про выход отсюда, – хмуро, но по-прежнему решительно проговорил Алексей. – Просился бы в отпуск, но не прошусь. Потому что не знаю, как что будет. Но не считай это… м-м-м… жёстким увольнением, – он не смог найти более подходящего слова. – Подписки все остаются. И слово моё. Не уходил бы, если б не известные тебе обстоятельства.

      – Дурь это, а не обстоятельства, – отрезал Ященко. – Мальчишество. Романтика. Можно было бы действовать и отсюда. И не таких устанавливали. И ликвидировали бы порядком, как положено…

      – Дело не только в отце, – покачал головою Алексей. – Знаю: ты бы помог. И тогда за него даже легче было бы отомстить. Через возможности нашей конторы. Но не в отце только дело, понимаешь? Я всю мразь эту фашистскую с земли моей вычистить хочу!

      Ященко усмехнулся:

      – Они считают эту землю своею…

      – Они могут считать что угодно! – прошипел, не сдержав ненависти, Алексей. – Когда человека убивают только за то, что он думает иначе, – это фашисты. А фашистам в принципе нет места на земле. Не должно быть! А тем более, чтобы они на нашей земле злодействовали!

      Он оборвал себя. Ему вдруг стало стыдно за пафос, который Ященко мог найти в его словах.

      – В общем, решил я, – глухо проговорил Алексей. – Или отпускай, или увольняй. Какие надо бумаги по секретности подписать, всё подпишу…

      Ященко смотрел на него остро, пронзительно. Алексей ответил прямым, упрямым взглядом.

      – Ладно, – помолчав, пришлёпнул шеф ладонью по столу, спрятав взгляд свой словно в ножны. – Слушай моё решение.

      И задумался.

      – Намерение твоё мне не по нраву, но я его одобряю, – высказался он парадоксально после паузы. Впрочем, тут же пояснил свою мысль: – Не по нраву потому, что ставишь свой вопрос против моего.