Я буду думать лишь о вас, о вас… Стихи. Николай Гумилев

в стране великанов.

      И таинственный город, тропический Рим,

      Шейх-Гуссейн я увидел высокий,

      Поклонился мечети и пальмам святым,

      Был допущен пред очи пророка.

      Жирный негр восседал на персидских коврах,

      В полутемной, неубранной зале,

      Точно идол, в браслетах, серьгах и перстнях,

      Лишь глаза его дивно сверкали.

      Я склонился, он мне улыбнулся в ответ,

      По плечу меня с лаской ударя,

      Я бельгийский ему подарил пистолет

      И портрет моего государя.

      Всё расспрашивал он, много ль знают о нем

      В отдаленной и дикой России…

      Вплоть до моря он славен своим колдовством,

      И дела его точно благие:

      Если мула в лесу ты не можешь найти

      Или раб убежал беспокойный,

      Всё получишь ты вдруг, обещав принести

      Шейх-Гуссейну подарок пристойный.

Осень – зима 1918

      Сахара

      Все пустыни друг другу от века родны,

      Но Аравия, Сирия, Гоби, —

      Это лишь затиханье Cахарской волны,

      В сатанинской воспрянувшей злобе.

      Плещет Красное море, Персидский залив,

      И глубоки снега на Памире,

      Но ее океана песчаный разлив

      До зеленой доходит Сибири.

      Ни в прохладе лесов, ни в просторе

      морей —

      Ты в одной лишь пустыне на свете

      Не захочешь людей и не встретишь людей,

      А полюбишь лишь солнце да ветер.

      Солнце клонит лицо с голубой высоты,

      И лицо это девственно юно,

      И, как струи пролитого солнца, ровны

      Золотые песчаные дюны.

      Блещут скалы, темнеют над ними внизу

      Древних рек каменистые ложа,

      На покрытое волнами море в грозу,

      Ты промолвишь, Сахара похожа.

      Но вглядись: эта вечная слава песка —

      Только горнего отсвет пожара,

      С небесами, где легкие спят облака,

      Бродят радуги, схожа Сахара.

      Буйный ветер в пустыне второй властелин.

      Вот он мчится порывами, точно

      Средь высоких холмов и широких долин

      Дорогой иноходец восточный.

      И чудовищных пальм вековые стволы,

      Вихри пыли взметнулись и пухнут,

      Выгибаясь, качаясь, проходят средь мглы,

      В Тайно веришь, вовеки не рухнут.

      Но мгновенье… отстанет и дрогнет одна

      И осядет песчаная груда,

      Это значит, в пути натолкнулась она

      На ревущего в страхе верблюда.

      И стоит караван, и его проводник

      Всюду посохом шарит в тревоге,

      Где-то около плещет знакомый родник,

      Но к нему он не знает дороги.

      А в оазисах слышится ржанье коня

      И под пальмами веянье нарда,

      Хоть редки острова в океане огня,

      Точно пятна на шкуре гепарда.

      И пока они бьются за пальмовый лес,

      За коня иль улыбку рабыни,

      Их родную Тибести, Мурзук, Гадамес

      Заметают пески из пустыни.

      Потому