Долбень. Андрей Неклюдов

не отрицаю, но мы давно разбежались, так что я про нее и думать забыл. Кто она мне!

      А он, видать, собрался это дело как бы отметить… Я имел в виду: помянуть. Почему со мной? Считал, наверное, что я знал ее ближе других.

      До этого, между прочим, лет мы с ним десять не виделись. И не связывались никак, хотя номер телефона у него, как выяснилось, имелся. Нет, вру: разок все же столкнулись. В метро. Случайно перехлестнулись. «Здорово» – «здорово» – и в разные стороны поскорее.

      А тут встретил меня прямо как родного, как лучшего друга. Обнял и минут пять не выпускал. Такие сантименты… Что на него нашло?

      Прежде, скажу прямо, он меня не жаловал. Еще в студенческую пору не жаловал. Точнее сказать: терпеть не мог. И я его. Хотя в одной комнате жили. Бывает же такое…

      Он у нас умником слыл. Учился без напряга, во всех компаниях всегда он в центре. Привык всё на шару получать – и женское внимание, и отметки. За счет одних природных данных. Надо мной любил поизмываться. Кликуху мне придумал обидную: Долбень. С намеком, что я предметы долблю, как дятел, а сдаю всё одно на трояки. Полная, мол, посредственность, примитив. Нет, зла большого я на него не держал, хотя… кому такое понравится? Он, Женька, покрепче меня был, спортом занимался, так что в драке – схлестнись я с ним – мне ловить было нечего. Но я в долгу не оставался. Тетрадь с лекциями у него, случалось, стащу и изничтожу. А потом спрашиваю как ни в чем не бывало: дай твои лекции посмотреть. Он ищет, всё перероет – нету! А я виду не подаю, хотя в душе – праздник. А как-то раз даже поджёг его сумку. Не собирался вроде поджигать, но так вышло. Сунул в нее окурок, покуда он, Женька, на площадке волейбольной развлекался, а барахлишко его и загорись! Впрочем, и не горело оно толком, а так, больше дымило.

      Словом, стрёмно мне было, что он меня обнимает. Неприятно даже. Я бы первым никогда его не обнял. Видать, нужен ему был кто-то в сочувствующие. Чтобы в чью-то жилетку, как говорится, слезу пустить. Или чтобы кто-нибудь с ним вместе пустил. Он ведь неравнодушен к Галине был. К последнему курсу так вообще запал на нее. Всё парочкой ходили, как школьники. Но то другая история…

      В общем, после объятий переместились мы к нему. Почему я согласился? Не знаю. Поддался… А еще любопытно было, к чему этот наш междусобойчик приведёт. Можно ли совместить несовместимое?

      Квартирка у него ничего так, приметная квартирка. На столике карликовом – бутылка водки ноль-семь, закуска кой-какая, не скажу, чтобы богатая, но всё тип-топ, видно: заранее подготовился.

      Сели. Он налил и молчит. Сидим, в стол смотрим. Чего ждем? Наконец берёт стопку (пальцы, смотрю, подрагивают, как у алкоголика).

      – Давай, – говорит, – за Галю. За Галочку. Мы с тобой знали, – говорит, – какой она была.

      Какой она была? Еще бы мне не знать, какой она была! Почти три года прожили в статусе мужа и жены. Но если честно – ничего особенного. Баба как баба. Красивая, этого не отнять, требующая внимания. А еще эти вечные придирки, капризы, игра в молчанку… К тому же зарабатывала больше моего, вот ее и распирало. Да и в постели, если уж на то пошло, не фонтан, прохладная какая-то…

      Ему-то, Женьке, я, понятное дело, этого излагать не стал. Он-то ее, конечно, чуть не ангелом считал.

      …Так вот. Полбутылки, можно сказать, выдули молчком. Тут Женька то ли вздохнул, то ли всхлипнул: