Голос как культурный феномен. Оксана Булгакова

обращает внимание Андрей Белый, описывая митинг в своем акустическом (фонографическом) романе как столкновение этих голосов:

      На все помещение затрубил, как из бочки, такой густой голосище, что все вздрогнули:

      – «Тварры… шшы!.. Я, тоись, челаэк бедный – прролетарррий, тваррры… шшшы!..»

      Гром аплодисментов.

      «Так, тва-рры… шшы!.. И птаму значит, ефтат самый правительственный… прраизвол… так! так! тоись, я челаэк бедный – гврю: за-ба-стовка, тва-рры-шшы!»

      Гром аплодисментов (Верно! Верно! Лишить его слова! Безобразно, господа! Он – пьян!)

      «Нет, я не пьян, тва-рры-шшы!.. А значит, на эфтого самого буржуазия… как, стало быть, трудишшса, трудишшса… Одно слово: за ноги евво да в воду; тоись… за-ба-сто-вка!»[302]

      Говорливые адвокаты, среди которых было много талантливых и успешных актеров-дилетантов, притягивают внимание публики и на процессы знаменитых судей и адвокатов съезжаются как в театр, «точно на бенефис любимой примадонны», пишет газетный репортер Амфитеатров[303]. Ему вторит лектор, театрал и позже политик Александр Кизеветтер, подтверждая, что присяжные поверенные, судьи, адвокаты пользуются такой же популярностью как актеры, а публика наслаждается процессами как драмами[304].

      Поверенные близки театральным кругам. Анатолий Федорович Кони дружен со многими актерами, драматургами и писателями. Первая актриса Малого театра конца XIX века Мария Ермолова замужем за известным присяжным поверенным, адвокатом, впоследствии депутатом Думы и «московским златоустом» Николаем Петровичем Шубинским, который был ее самым резким критиком[305].

      В это же время формируется культура публичных чтений и лекций. Кизеветтер вспоминает, что в 1880-х годах публичная лекция профессора была редкостью, о ней говорили и писали как о незаурядном происшествии, но уже в 1891 году публичные лекции, читавшиеся и профессорами, и писателями, и людьми, никогда не занимавшимися ни наукой, ни литературой, стали устраивать чуть не ежедневно, и «лекционная эпидемия прокатилась по всей стране»[306]. Голосовая маска публичного лектора строилась на уже сформировавшемся институте академического красноречия и обсуждений в студенческих кружках. Московский университет предстает в воспоминаниях Кизеветтера как архив вокальной памяти, как звуковая пано(фоно)рама академических голосов. Он отмечает, что воздействует не их стиль, далекий от совершенства, а именно все несовершенные акустические моменты – слабый голос (который должен уметь, однако, ясно артикулировать), особенность произношения, мелодика.

      Театрально эффектен профессор богословия и протоиерей Успенского собора Николай Сергиевский, который начинал свою лекцию «тихим, несколько таинственным шепотом» и с выражением, бьющим на эффект; артистичным было чтение лекций историком Василием Ключевским; поражал

302

Белый А. Петербург. Л.: Наука, 1981. (Серия «Литературные памятники»). Цит. по публикации в Интернете: http://az.lib.ru/b/belyj_a/text_0040.shtml [25.12.2012].

303

Амфитеатров. Записки человека неудобного для себя и для многих. Т. 1. C. 217.

304

Интересно, что его ухо – ухо московского заядлого театрала – более чутко к голосам, чем ухо Кони, оставившего также воспоминания о знаменитых адвокатах и их риторическом стиле, но не уделившего их голосам никакого внимания (Кони А.Ф. Петербург: Воспоминания старожила. Пг.: Атеней, 1922. С. 43).

305

Амфитеатров. Записки человека неудобного для себя и для многих. Т. 1. С. 212.

306

Кизеветтер А. На рубеже двух столетий. Воспоминания. 1881–1914. М.: Искусство, 1997. С. 30, 214.