Оппортунистка. Таррин Фишер

Мне это нравится.

      Слизав соль с пальцев, я прищурилась, глядя на него.

      – Я видел, как ты смотрела на это. – Он постучал пальцем по картинке с банановым десертом. – Прямо перед тем, как ты перешла к разделу с низкокалорийным мороженым.

      Он наблюдателен, тут не поспоришь.

      – И что с того, если я хотела что-то низкокалорийное?

      Калеб пожал плечами.

      – Это мой вечер. Я выиграл. Значит, я придумываю правила.

      Я почти улыбнулась. Почти.

      Он рассказал мне о своей семье, пока мы ждали заказ. Он вырос в Лондоне с матерью и отчимом. У него было такое волшебное детство, о котором мечтает каждый, – каникулы с роскошными путешествиями, праздники с кузенами в Швейцарии и чертов пони на день рождения. Они переехали в Америку, когда ему было четырнадцать. Сначала в Мичиган, а потом, когда его мать сказала, что холод вреден для ее кожи, во Флориду. Они были очень богаты и почти не ссорились. Еще у него имелся старший брат, который на досуге занимался вещами вроде покорения Эвереста. Его биологический отец, с которым он иногда виделся до сих пор, был дамским угодником, постоянно мелькавшим в британских таблоидах и встречавшимся то с одной моделью, то с другой.

      Когда настала моя очередь рассказывать, я отфильтровала свою историю для его «высококлассного» восприятия. Умолчала о своем отце-алкоголике, которого я называла «покойным», и заменяла некоторые происшествия словосочетанием «плохой район». Я не видела причин выливать на него все неприглядные подробности моей лишенной очарования жизни – не хотела портить его «жили они долго и счастливо». Он внимательно слушал, задавал вопросы. Я считаю, что можно измерить интерес человека к тебе по количеству вопросов, который он задает. Калеб казался искренне во мне заинтересованным. Я не понимала, что это значит. Или это его хитрый план, чтобы заманивать девушек в постель, или он и правда был настолько хорошим парнем.

      Когда я рассказала ему о матери и о том, как она умерла от рака, пока я училась в выпускном классе, я увидела искреннее сочувствие в его глазах. От этого мне захотелось неуютно заерзать в кресле.

      – Значит, ты совсем одна, Оливия?

      Я отстранилась, услышав его вопрос. Это было больно слышать.

      – Да, можно сказать и так, если ты подразумеваешь отсутствие у меня живых родственников.

      Я набрала в рот мороженого, чтобы не сказать больше ничего лишнего.

      – Ты счастлива? – спросил Калеб.

      Странный вопрос. Он спрашивал, плачу ли я все еще по ночам, потому что моя мать мертва? Калеб играл со своей ложкой, невольно брызгая шоколадом на весь стол. Я ответила так честно, как только могла:

      – Иногда. А ты – нет?

      – Не знаю.

      Я взглянула на него с удивлением. Звезда студенческого спорта, красивый, избалованный – как он может быть несчастлив? И даже больше – как он может не знать, счастлив он или нет?

      – Что это значит? – спросила я, откладывая ложку в сторону.

      Я больше не хотела мороженого. Я больше не хотела быть здесь. Весь этот разговор вызывал у меня тошноту.

      – Я