Курша-2. Чёрное солнце. Роман Гусев

ёрских лесах к северо-востоку от города Рязани.

      Справочно: 3 августа 1936 года рабочий посёлок Курша-2 был полностью уничтожен крупным лесным пожаром. Погибло практически всё население посёлка – более 1000 человек.

      Глава 1

      Страшнее равнодушия, может быть только забвение…

      ..................................................................................................

      Примечание автора

      29 июля 1936 г.

      Рельсы узкоколейки[1] о́жили, загудели едва уловимым характерным звуком, и из-за поворота лесного массива показался чёрный паровоз, лениво тащивший за собой пару пассажирских вагонов со сцепкой пустых платформ[2]. Полуденное солнце нещадно палило, и стройные сосны, образующие коричнево-зелёный коридор вдоль железной дороги, не могли скрыть под своей тенью вторгшегося в их мир чужака. Казалось, что это вовсе не поезд, а мираж – настолько его контуры были расплывчаты в потоке раскалённого воздуха, исходившего от нагретого металлического корпуса. И только столб серого дыма, вырывавшийся из трубы локомотива и оставлявший за собой реальный шлейф, делал кажущийся мираж явлением материальным.

      Это лето выдалось на редкость жарким и засушливым. Зной стоял невообразимый! Третий месяц кряду земля не видела дождей. Обмелели водоемы и реки; усохли травы в лугах; опустилась, пожухла листва на деревьях; даже небо – и то выблекло! Днём не только люди, но также звери и птицы стремились укрыться в спасительной тени, всё живое как будто умирало, или впадало в летаргический сон. И лишь назойливые слепни в поисках добычи нарушали воцарившуюся тишину своим противным жужжанием, не сулившим ничего хорошего. Иной раз под вечер можно было услышать раскаты грома, но на этом всё и заканчивалось – небесная канцелярия не спешила радовать жителей Рязанщины спасительным дождём.

      – Нет, нет больше моих сил! – с распаренным как после бани лицом, переключил на себя внимание машиниста молодой паренёк лет семнадцати-восемнадцати. Его посоловелые глаза уже не изучали с прежней увлечённостью многочисленные приборы и механизмы управления паровозом, – теперь они бесцельно смотрели куда-то в одну точку перед собой.

      – Да… Жарковато… – осипшим голосом отозвался пожилой машинист. – Не припомню на своём веку подобного…

      – Бросить бы всё, да на речку! Такую, как наша, но только чтоб водица прозрачная-прозрачная, словно хрусталь. И ледяная! Как полагаете, дядь Вань?.. – оживился паренёк подобно маленькому ребёнку, получившему одобрение взрослого.

      – Полагаю я, что голова твоя не тем, чем требуется занята! Тебе, Колька, учиться надо. Ещё многому учиться… Вот и давай, перенимай опыт, так сказать! – на сей раз строгим, наставническим тоном произнёс Иван Фомич.

      – Гори оно всё огнём! Вторую неделю подряд без продыху по такой жаре! Так и вся жизнь молодая пройдёт, а я уже и не помню, когда последний раз Катьку видел.

      – Вообразите себе – обработался, сударь! – усмехнулся машинист. – Вот скоро в Куршу прибудем, мужики лес начнут грузить, тогда и посмотришь у кого работа не сахар. Так что считай, тебе повезло!

      – Да я не о том, дядь Вань… – что сказать дальше Колька не знал, ведь в душе он прекрасно понимал, что дядя Ваня был прав – из родного села не только все без исключения мальчишки, но и многие взрослые мужчины ему завидовали. Да и девчата с тех пор, как он стал работать на железной дороге, не давали прохода. Большинство его товарищей дни напролёт гнули спины на колхозном поле. А он – без пяти минут помощник машиниста! Некоторые сельчане даже стали называть его уважительно Николай, а соседка баба Настя – Николай Харитонович! Отчего Кольку распирало чувство гордости и собственной значимости.

      – Решительно, в Куршу приедем…

      – Прибудем. – перебив ученика, поправил опытный машинист.

      – Вот и я говорю, в Куршу прибудем – так первым делом на пруд, – освежиться! – стараясь держать фасон[3], продолжил Колька, следом поднял козырёк фуражки и вытер ладонью пот с лица.

      – Освежишься… – задумчиво произнёс Иван Фомич и тут же, спохватившись, уже как можно серьёзнее, добавил: «А вообще, начальству оно видней: нам приказано – мы исполняем! Тут хочешь, не хочешь, наше дело маленькое. Вот план выполним, тогда и будем отдыхать».

      Колька сделал вид, что слушает скучную речь машиниста, а сам уже рисовал в воображении, как завтра он, наконец-то, увидит Катьку… Как преподнесёт ей сюрприз в виде жестяной коробочки дефицитных леденцов «Монпансье»… Катька непременно состроит огромные от удивления глазки, потом по обыкновению хитро их прищурит и скромно поцелует его в щёку. Вдохнув полной грудью и расправив худощавые плечи, Николай Харитонович всё глубже и глубже погружался в мечту о предстоящей встрече…

      …А за окном величественно проплывали корабельные сосны[4] с зарослями дикой ежевики и деревцами крушины, именуемой в народе «волчья ягода».

* * *

      Приближаясь к станции, паровоз подал резкий протяжный

1

Узкоколейка – узкоколейная железная дорога (УЖД) с шириной колеи менее стандартной. УЖК строились и использовались в основном для перевозки леса и торфа.

2

Платформа – грузовой вагон открытого типа, предназначенный для перевозки леса, а также других грузов, не требующих защиты от атмосферных воздействий.

3

Держать фасон (жаргон) – вести себя достойно, гордо.

4

Корабельная сосна – высокое дерево с прочным прямым стволом, ранее активно используемое для строительства парусных судов, в особенности корабельных мачт.