Сестрички не промах. Татьяна Полякова

всему прочему, она дурно воспитана и вечно забывает здороваться.

      – Здравствуй, – вздохнула я.

      – Ну, здравствуй, – нахмурилась она, при этом ее нос стал до того остреньким, что мог бы с легкостью проткнуть крышку моего стола.

      Конечно, и из Мышильды моими стараниями вполне можно было бы состряпать нечто путное, но она неизменно отказывалась от моих услуг, предложенных от души и безвозмездно, исключительно с целью придать семье достойный вид, чем, естественно, раздражала меня еще больше.

      Мышильда повертела головкой, постреляла глазками и спросила:

      – Настроение плохое, да?

      – Да, – кивнула я.

      – А отчего?

      – Иннокентий Павлович звонил. Хочет прыгнуть с балкона.

      – Опять с вашего? Ну, это смешно, в конце концов.

      – У него есть ключ от чердака.

      – О господи… И что?

      – Дам ему еще шанс.

      – Толку от этого не будет.

      – Зато я чувствую себя такой благородной.

      – Как это вообще можно: дать кому-то шанс стать мужчиной? Что это вообще значит?

      – Это значит не рыдать на моей груди трижды в день по поводу, а также без повода.

      – Может, ему в самом деле лучше на чердак слазить?

      – Как ты можешь? – нахмурилась я. – Никогда не замечала за тобой особой кровожадности…

      – Да я так… к примеру. И что, пойдешь жить к нему?

      – С ума я сошла, что ли? Просто не знаю, что делать, – не выдержала я.

      – Ага, – кивнула Мышильда и не без ехидства заметила: – Я тебе сразу сказала: вы не пара и ничего путного из твоего замужества не выйдет. Как сказала, так и получилось.

      – Точно. Накаркала, одним словом, – согласилась я.

      – Я не каркаю. И вообще… где были твои глаза?

      – На том же месте, где и сейчас, – вздохнула я и призадумалась.

      Воспоминания унесли меня в тот день, когда я увидела последнего мужа впервые. Моя подруга судилась со своим мужем из-за имущества, которое требовалось разделить поровну, но у каждой из сторон были свои представления о половине, и дело застопорилось, вот тогда подружке и посоветовали адвоката, ловкого и чрезвычайно удачливого. Им оказался Бельский Иннокентий Павлович, мой дражайший супруг, ныне собирающийся в очередной раз упасть с балкона. Тогда он меня просто поразил: энергия била в нем через край. Остроумие прямо-таки сверкало, а о роли женщины в современном мире он говорил так, что выжимал из меня слезу. Само собой, я не смогла пройти мимо такого сокровища. Судебный процесс моей подруги он выиграл, а мы поженились.

      Дома Кеша тоже много говорил: горячо и убежденно, правда, все больше о своей незавидной доле. Он уставал от работы и непонимания, ему требовался душевный комфорт и тихая пристань… Моя доля тоже стала через некоторое время незавидной, и я покинула его. С тех пор он затевал неудачные самоубийства, и мне приходилось несколько раз к нему возвращаться. Это было довольно громоздко, в том