Белые степи. Рамазан Шайхулов

всеми силами рвался в детские игры, но из-за хромоты не мог так же шустро бегать, отставал и в конце концов, от обиды плача, размазывая по щекам сопли и грязь от уличной пыли, уходил домой. Все это сделало Тимербая злым и завистливым. И часто он сидел у своего дома, издалека всех передразнивая и раздавая обидные клички.

      За игрой часто Зухра стала замечать, как из-за изгородей, закоулков за ними наблюдает «чужая» – та самая Фатхия из крайнего дома. Ее никто не брал в свои игры, и она, понурая, сверкая белками глаз на загоревшем черном лице, ходила, как прокаженная. Зухра, мельком увидев ее, все время пыталась позвать ее в свой круг, но игра увлекала своими новыми поворотами, и Зухра теряла Фатхию из виду.

      Как-то к вечеру Зухра с Ахатом и Шакиром, уставшие, сидели на изгороди и не заметили, как осмелевшая Фатхия незаметно к ним приблизилась и, потупив взгляд, стояла, опершись об угол изгороди.

      – Смотрите, к нам чужая пожаловала! – заверещал Ахат. – Шакир, давай дадим ей жару, чтобы не топтала больше нашу улицу. – И схватил с земли засохший комок грязи.

      – Нет, Ахат, стой! – бросила Зухра и, легко соскочив с жердочки, встала между ними. – Не надо так, Ахат.

      – Ты чего, Зухра?! Эту оборванку Кельдыбая защищаешь, гнать ее надо отсюда, – и замахнулся, Зухра перехватила его руку и крепко сжала.

      – Не смей, она тоже человек! Все мы равны перед Аллахом!

      И между ними, как всегда, завязались спор и толкотня. Шакир встал на сторону Зухры, и когда вдвоем убедили Ахата не обижать девочку и оглянулись, чтобы позвать, ее и след простыл.

      – Странной ты стала, Зухра, – начал, почесывая обожженные крапивой лодыжки, Ахат. – Сама же всегда говорила, что это наша улица, наша земля и никого сюда подпускать нельзя. А тут эту оборванку пожалела.

      – Глупая я тогда была. Нас Галия-абыстай учит тому, что мы все равны перед Аллахом, что нужно любить ближних и помогать им, а не творить глупости, например, из-за улицы.

      – Ха, говоришь, равны все! Ну, конечно, равны! Мы равны с богатеями? Ха-ха-ха, держите меня! Почему же тогда они с нами своим богатством не делятся, если мы равны? Почему они жируют, а мои папа с мамой трудятся как проклятые! Где же равенство? – по-взрослому сплюнул в сторону разгоряченный Ахат, вытаращив и так круглые глаза.

      – Нам Галия-апай говорит, что мусульманин должен быть терпеливым и благочестивым. Только труд, смирение и соблюдение наставлений пророка принесут человеку благо…

      – Да ты опять за свое! Еще скажи, что в мире ином будем жить счастливо и в достатке. Вот скажи, почему мы должны загибаться в этом мире?

      – Не знаю я пока, Ахат, – сдалась Зухра, – не все еще нам объяснила Галия-абыстай, вот поучусь у нее еще и отвечу на твои вопросы. Хотя мне папа давно рассказывал про Белые степи, где есть справедливость.

      – Это как белые, зимние степи, что ли, в белом снегу? Да уж, только там зимой и можно найти спасение от несправедливости – как заметет тебя там, заблудишься, вмерзнешь