Купленная невеста. Стань наложницей или умри. Питер Константин

мать закричала бы: «Христос и Пресвятая Дева! Можешь ли ты еще бежать, можешь ли ты бежать?» Если бы Мария покачала головой, мать взяла бы с тропинки большой камень, подняла бы его высоко в воздух и с криком «Бог тебя обнимает и приветствует!» обрушивала бы его ей на голову снова и снова. Она представляет себя лежащей на тропинке, ее сердце больше не бьется, ее платье залито кровью, ее мать и отец бегут одни к деревьям, две старые брошенные женщины сидят, взявшись за руки, и ждут появления первых убийц у разрушенной стены загона для овец Слепого Нектарио.

      Мария делает глубокий вдох и смотрит на светильник и его цветное стекло. «Но я не упала и не вывихнула ногу, – говорит девушка себе. – И, возможно, моя мама осталась бы со мной, да и отец тоже». Она теперь знает, что нельзя предугадать, как поступят люди в момент большой опасности, когда одно действие может означать жизнь, а другое – смерть.

      Когда они достигли кромки леса и мать вела их за собой, Марии показалось, что увидела вдову Мантену. Вдова, вся в грязи, пробиралась со своей дочерью по тропинке, сворачивающей к домам. Казалось, они что-то потеряли и искали это среди камней и сорняков в мокрой, заполненной грязью канаве. Потом Мария увидела маленькие фигурки, бегущие по полям чуть ниже деревни, и поняла, что это мародеры. «Как могла вдова Мантена остановиться, чтобы что-то поискать, когда убийцы были так близко! – думала Мария. – И зачем бежать из деревни в заляпанных грязью платьях, где они могли отстирать их в лесах?» Она в последний раз оглянулась на двух женщин и поняла, что то, что с такого расстояния выглядело как грязь, было кровью. Теперь она видела только вдову Мантену: двое мужчин обнимали ее, пока она лежала в канаве, катались вместе с ней по грязи, словно боролись за нее. Вдова вырвалась, когтями карабкаясь из канавы, но они догнали ее, и в канаву прыгнул третий мужчина, и четвертый. Мария хотела бросить мешок с одеждой, чтобы бежать быстрее, но рубашки и платья скоро могли стать мостиком между смертью и жизнью. Если ночью выпадет снег, она наденет две или три блузы одну на другую, сможет укутаться в платки и выжить.

      Ни Мария, ни Гераклея, ни Костис никогда больше не упомянут о деревне, о старушке Сотице, о вдове Мантене и ее дочери Агорице. Не будут они вспоминать и о безумии Костиса, когда он поставил под угрозу все их жизни, а Гераклея подняла на него руку и взяла на себя ответственность. Для Марии это было ужасно – видеть, как ее отец, который всегда управлял своим хозяйством, в такой момент потерял контроль над собой.

      Все беженцы, собравшиеся в бараке, теперь ждут от него указаний: что им делать, где спать, откуда брать еду, как защитить себя. Но Мария знает, что перед лицом настоящей опасности на него нельзя положиться. Это делает новую обстановку еще более пугающей. Если мародеры придут и сюда, ей придется полагаться на мать или на себя. Она побежит к берегу реки, мужчины с ножами будут преследовать ее. Она спрячется за деревьями вдоль кромки воды, их масса розовато-серых листьев скроет ее, как огненная