Главред: Назад в СССР. Книга 3. Сергей Савинов

в длинных зимних шинелях и меховых ушанках. Форма неудобная, но все еще вызывающая уважение перед органами.

      – Котенок, пройдемте, – угрожающим тоном произнес старшина.

      – Что? – диссидент растерянно повернулся к нему. – Уже прямо так? Просто? Даже ничего не предъявите?

      Котенок, похоже, снова ломал комедию, привлекая всеобщее внимание. Главное, чтобы милиционеры не сорвались на нем, потому что тогда они потерпят фиаско. Задержать-то его задержат, вот только со стороны это будет казаться произволом.

      – Вы подозреваетесь в незаконной агитации против советского строя, – в голосе старшины сквозило раздражение, но он держался. – К нам поступил сигнал, мы обязаны отреагировать…

      – Чего? – взгляд Котенка упал на газету в собственных руках, потом он близоруко прищурился, глядя на стенд позади меня.

      – Пройдемте, пожалуйста, добровольно, – милиционеры встали по бокам диссидента. – Давайте не будем усложнять.

      – Дайте мне посмотреть! – от голоса Котенка заложило уши, словно кто-то скребнул металлом по стеклу.

      Он рванулся к стенду, патрульные от неожиданности выпустили его. Вот только худощавый диссидент и не думал удирать. Уткнулся носом в машинописную листовку, пробежался по тексту, развернулся с перекошенным лицом.

      – Это не я! – проскрипел он, глядя попеременно то на меня, то на милиционеров.

      – Разберемся, – уже более благодушно сказал старшина. – Пройдемте.

      Двое рослых патрульных аккуратно, но уверенно схватили Котенка под руки и повели к «луноходу». Диссидент не сопротивлялся, лишь задержал на мне взгляд и отрывисто проговорил, задыхаясь от возмущения:

      – Кашеваров, это не я! Я за честную борьбу! Ты мне веришь, Кашеваров?

      – Бодрее идем, Котенок! – старшина чуть повысил голос, и диссидент понуро побрел к машине.

      Я смотрел ему вслед, борясь с неожиданным ураганом в душе.

* * *

      На столе стояла белая кружка с масляно-черным кофе. Уже третья за этот день или даже четвертая, надо бы остановиться. Но у меня не получалось. Я сидел за макетом следующего номера основной газеты и все никак не мог перейти к располосовке вечерки.

      С одной стороны, Котенок был мне абсолютно несимпатичен. Особенно после выходки во время демонстрации седьмого ноября, когда он ради пиара собирался испортить людям праздник. А с другой… Обдумывая его слова, я понял, что он не кривил душой – действовать диссидент предпочитал и вправду открыто, словно нарочно испытывая судьбу. Я ведь давно предположил, что Котенка опекает контора, иначе трудно объяснить его непотопляемость. И тут вдруг уверенного в себе почти системного оппозиционера задерживают – как там сказал старшина? – из-за поступившего сигнала. Кому-то наш Котенок перешел дорогу? Или вдруг надоел КГБ, после чего от него решили избавиться самым топорным образом?

      Кем бы ни был на самом деле этот загадочный Смелый, подписавшийся так в листовке, он не мог не учитывать, что Котенок автоматически подпадет под подозрение. Значит, его подставили?