Принц Лестат. Энн Райс

улыбнулась и подтвердила – да, она помнит, он ведь уже говорил это ей давным-давно, когда она была еще совсем маленькой. Говорил, что она может стать, кем только захочет.

      – Одна беда – я хочу всего и сразу! – пожаловалась она. – Хочу жить и учиться здесь, жить и учиться в Париже, и в Риме, и в Нью-Йорке. Хочу заниматься сразу всем на свете!

      Дядя Лестан улыбнулся и сказал, что очень гордится ею.

      – Ты выросла и стала настоящей красавицей, Роуз. Я всегда знал, что ты будешь хорошенькой. Когда я тебя впервые увидел, ты была как куколка. Но теперь ты прекрасна. Сильная, здоровая и… ну да, настоящая красавица. К чему играть словами?

      И тут он вдруг превратился в самого настоящего тирана. Запретил ей выходить из дома без охранника – пусть тот даже на лекциях с ней сидит, в дальнем углу. А не найдется места в аудитории, пускай ждет под дверью. Роуз принялась спорить. Она хотела свободы! Но дядя Лестан даже и слушать не стал. Самый, что ни на есть, властный и чересчур мнительный европейский опекун. Но разве могла Роуз возражать? Вспоминая все, что дядя Лестан для нее сделал, она невольно смолкала. Ну ладно, пусть так. Пусть водитель повсюду ходит за ней. Будет носить ее учебники. Правда, в нынешние времена айфонов и киндлов не так-то много приходится носить с собой учебников.

      Через шесть месяцев после этого визита Роуз получила от дяди Лестана письмо, в котором говорилось, что теперь они будут меньше общаться друг с другом и что, хотя он очень ее любит, ему надо побыть одному. Пусть она наберется терпения и не сомневается в его любви. Когда-нибудь они непременно увидятся снова. А пока, если ей только что-то понадобится, достаточно обратиться к его поверенному.

      В каком-то смысле оно ведь всегда так и было. Могла ли Роуз просить чего-то еще?

      Прошел год, а она так и не видела дядю Лестана.

      Впрочем, она была страшно занята всяким другим. Потом второй год – но и это еще ничего. Было бы чистейшей неблагодарностью жаловаться, тем более что парижский поверенный дяди звонил ей каждый месяц.

      Четвертый курс начался уже две недели назад, а Роуз, как встарь, безнадежно сохла по Гарднеру Пейлстоуну. Она посещала целых три класса, которые он вел, и, свято уверенная, что сама когда-нибудь станет великим поэтом, внимала каждому его слову. Посетив университетскую поликлинику, она раздобыла всю информацию, а заодно – противозачаточные таблетки, и теперь ждала времени, когда они наконец смогут быть вместе. Гарднер Пейлстоун звонил ей каждый вечер и не меньше часа висел на проводе. Говорил, никогда еще у него не было такой многообещающей ученицы.

      – Я хочу научить тебя всему, что сам знаю, Роуз, – говорил он. – Я никогда и ни к кому такого не испытывал. Хочу дать тебе все, что только могу, Роуз. Понимаешь? Все, что я знаю, что выучил, что открыл – я хочу все, все подарить тебе.

      Казалось, он чуть не плачет. Роуз захлестывали чувства.

      Как же