Эпоха викингов в Северной Европе и на Руси. Глеб Сергеевич Лебедев

храмы в русских городах петровской эпохи (а именно таковым предполагалось и посвящение главного соборного храма Санкт-Петербурга Петра Великого) (Агеева, 1999: 286–287) со всей определенностью манифестировали именно это возвращение.

      Градостроительная структура Санкт-Петербурга середины XVIII в., с «трехлучьем» главных проспектов, продолжавших важнейшие сухопутные магистрали, связавшие столицу со страной, была, безусловно, новаторским и уникальным решением, исчерпывающе и непосредственно выразившим главную идею Петра: выход России – к морю в самом прямом и непосредственном смысле слова (трассы, по которым осуществлялся подвоз всего необходимого из глубинных районов России, сходятся у Адмиралтейства, где со стапелей корабли спускались прямо в воды Невы, со свободным выходом в акваторию Финского залива Балтийского моря). При этом планировочная структура города поразительно точно воспроизводит черты архетипической раннегородской структуры северных виков, протогородских центров эпохи викингов IX–XI вв. (Lebedev, 1991; Лебедев, Витязева, 2002).

      Петербургский период российской истории XVIII–XX вв. превратил этот город в Мегалополис Скандобалтики, с современным пятимиллионным населением, на порядок превышающим население любой из других столиц Северной Европы.

      Именно здесь, в столице Российской империи, городе трех революций, блокадном Ленинграде 1941–1944 гг. и возрожденном Санкт-Петербурге 1991–2003 гг., ставились и решались ключевые проблемы отечественной, а с нею порой – и мировой истории. Ставились и решались как в политической практике, так и в исторической мысли.

      В частности, и «варяжский вопрос», как отмечено, ключевой и начальный для русской истории, был и остался проблемой, поставленной (и решаемой) учеными «петербургской научной школы» по преимуществу. Именно Санкт-Петербург как центр формирования российской науки в целом, со времени основания Академии наук, университета и гимназии при ней по указу Петра Великого от 1724 г., стал исходным очагом развития исторических исследований, систематизации источников и постановки исследовательских проблем. И одной из первых оказалась «норманская проблема».

      Со времени публикации первой систематичной сводки «De Varagis» Г.-З. Байера (Bayer, 1735) и до фундаментального обобщения всех доступных письменных источников в «Призвании шведских родсов» А. А. Куника (Кunik, 1845) определилась как источниковедческая база, так и структура проблематики «варяжского вопроса»:

      • историчность летописных «варягов» и варяжских князей во главе Русского государства IX в.;

      • скандинавская этническая принадлежность «варягов»;

      • «варяжское», следовательно скандинавское, происхождение названия «Русь».

      Эти положения петербургских академиков были основаны на текстах древнерусских летописей, прежде всего «Повести временных лет», а также новгородских летописях, которые были дополнены разработками Г.-Ф. Миллера и А.Л. Шлёцера, внесших собственный вклад в разработку «норманской проблемы».