Русские крестьянские ремесла и промыслы. Л. В. Беловинский

отправляется на работу в Петербург и в приволжские местности, откуда возвращаются глубокой осенью». В 1844 году было выдано паспортов по губернии трехгодовых семь, двухгодовых 102, одногодовых 3517, полугодовых 2336, а всего 5962; в 1845 году было выдано трехгодовых паспортов 8, двухгодовых 108, одногодовых 3604, полугодовых 2715, а всего 6435. Кроме того, в 1845 году было выдано билетов на право отлучки до полугода 18 528. Это данные только по государственным крестьянам, которых тогда в губернии было полмиллиона душ обоего пола. В итоге в 1845 году в губернии уходил по паспортам 1 % государственных крестьян, а по краткосрочным билетам еще 4,1 %.

      Не стоит все валить на помещиков, на их стремление выжать из своих крепостных лишнюю копейку. В конце концов, в той же Вологодской губернии помещиков было относительно немного, и основная масса крестьян здесь была свободной от барского самоуправства: это были государственные и удельные крестьяне, платившие подати государству и министерству Императорского Двора. И после отмены крепостного права и реформ государственной и удельной деревни отходничество не только не сократилось, но, напротив: в целом по стране с 1861 по 1910 год оно возросло в 7 раз! В 1861–1870 годах по 50 губерниям в среднем за год выдавалось краткосрочных паспортов 1286 тысяч, в 1881–1890 годы – 4938 тысяч, а в 1901–1910 годах – уже 8873 тысяч! Это-то В. О. Ключевский назвал зимним отдыхом крестьян! В Петергофском уезде Петербургской губернии в 1881 году из 26 тысяч взрослого населения 8,5 тысяч рассчитывали на сторонние заработки вне деревни, а в Копорской волости заработками занимались восемь мужчин из 10. Массу отходников привлекали крупные города, а самым большим городом в России был в XIX веке Петербург. По переписи 1881 года в столице числилось крестьян из Петербургской губернии 39 620 человек, из Новгородской 34 000, из Тверской 65 967, из Ярославской 61 700 и из Костромской 18 851 – всего 220 тысяч человек! К концу XIX века появились новые формы отходничества: уход из черноземных губерний на юг, в Причерноморье и Нижнее Поволжье, на сельскохозяйственные заработки (уборочные работы там начинались раньше, чем в Курской или Орловской губерниях).

      А были еще и такие, кто сочетал домашние занятия ремеслом в свободное от земледельческих работ время с отхожими работами. Вернулся откуда-нибудь из Донбасса, с шахт, к весенним работам, а в междупарье, когда посвободнее стало, еще и бондарничает или ложки режет. Так мой дед на шахты хаживал да бондарничал: пахотной землей Белоруссия бедна.

      Причины всего этого хорошо известны. Еще Н. А. Некрасов назвал виновника такого распространения неземледельческих промыслов: это Царь-голод! Вопреки современным байкам о благоденствовавшей старой России, столь же основательным, как и байки бар старого времени о мужичке, всю зиму лежавшем на теплой печке, русскому крестьянину постоянно угрожал элементарный голод. Ведь великорусский крестьянин обречен был заниматься хлебопашеством в зоне рискованного земледелия. Такая зона – не выдумка советских журналистов,