Спаситель. Карина Демина

И выброс силы имел место. Если бы я ослабил, мы бы…

      – Сгорели? – Верховный пытался нащупать флягу. В пересохшем рту язык прилипал к зубам.

      И вкус пепла никуда не исчез.

      Он оглянулся, убеждаясь, что и Ксочитл, и Императрица здесь.

      – Не совсем… то есть, не сразу. Но такая энергия… мощная…

      – Весьма, – подала голос Маска. – Вам повезло.

      Повезло.

      Несказанно.

      А рассвет тронул небеса свежим золотом. Солнце спешило начать обычный свой путь. И в свете его было ясно видно, сколь жалки они.

      – Но с другой стороны она дала мне силы оградить… – маг наклонился, сползая. Он явно дрожал, и того гляди дрожь эта грозила перерасти в конвульсии. – Надо… отдохнуть… немного.

      – Надо, – Ицтли сам спешился. – Дальше. Чем дальше уйдем от этого места, тем лучше. И лошадей надо вести, чтоб остыли. Других, боюсь, не найдем.

      Разумный юноша.

      Хотя сейчас, покрытый пылью и грязью, он вовсе не выглядит юным.

      Верховный сполз с лошади и немеющими руками – пальцы, сжимавшие повод, с трудом разжались, – попытался ослабить подпругу. Но то ли он успел позабыть, как обихаживать лошадь, то ли все же в пальцах дело и в собственной слабости, но… не гнулись.

      Никак.

      – Позвольте, господин, я сам, – Акти оттеснил Верховного.

      И возражать тот не стал.

      Похоже, путь предстоял долгим. И вновь у Верховного появились сомнения, что сил его хватит…

      Должно.

      Боги не допустят иного.

      Глава 11

      Ирграм

      Он ненавидел боль.

      Боль сопровождала его всю жизнь, с того самого возраста, когда он стал достаточно большим, чтобы помнить.

      Боль и голод.

      Голод и боль.

      Нет, со временем и боль стала привычной, и с голодом он стерпелся. Потом и вовсе голод отступил, а вот боль осталась… изнуряющая, выматывающая, рожденная недовольством наставника. И такая же, но уже сотворенная самим Ирграмом, который желал достичь большего.

      Казалось ведь, что если он сумеет, то боли станет меньше.

      Острая.

      Боль-наказание.

      Долгая.

      Боль-раскаяние.

      Боль-стремление к совершенствованию. Боль-ярость и боль… сколько разной, всякой. Но нынешняя отличалась. Она рождалась волнами, извне, и устремлялась к тому, что можно было счесть центром его нового тела. Она будоражила и разрушала это тело. Ирграм, кажется, даже поскуливать начал.

      Или только про себя?

      Главное, что боль все же вернула его из небытия. Он осознавал себя, как и то, что стал он меньше, слабее…

      Он поспешно скатал тело в шар.

      А шар заставил измениться. В привычной форме тело… да, было легче. Сориентироваться – так точно. Он все еще находился в пещере с бассейнами, заполненными голубоватой водой. И свечение никуда не делось, и сила…

      Сила исходила.

      Проходила внутрь, оседая внутри пластины.

      А вот…

      Увидеть себя же, скукожившегося, сжавшегося в комок, лежащего рядом, было, пожалуй,