Золотой ключик, или Приключения Буратино. Алексей Толстой

кочергой угли.

      Вдруг глаза его налились кровью, нос, затем всё лицо собралось поперечными морщинами. Должно быть, ему в ноздри попал кусочек угля.

      – Аап…. аап… аап… – завыл Карабас Барабас, закатывая глаза, – аап-чхи!..

      И он чихнул так, что пепел поднялся столбом в очаге.

      Когда доктор кукольных наук начинал чихать, то уже не мог остановиться и чихал пятьдесят, а иногда и сто раз подряд.

      От такого необыкновенного чихания он обессиливал и становился добрее.

      Пьеро украдкой шепнул Буратино:

      – Попробуй с ним заговорить между чиханья-ми…

      – Аап-чхи! Аап-чхи! – Карабас Барабас забирал разинутым ртом воздух и с треском чихал, тряся башкой и топая ногами.

      На кухне всё тряслось, дребезжали стёкла, качались сковороды и кастрюли на гвоздях.

      Между этими чиханьями Буратино начал подвывать жалобным тоненьким голоском:

      – Бедный я, несчастный, никому-то меня не жалко!

      – Перестань реветь! – крикнул Карабас Барабас. – Ты мне мешаешь… Аап-чхи!

      – Будьте здоровы, синьор, – всхлипнул Буратино.

      – Спасибо… А что – родители у тебя живы? Аап-чхи!

      – У меня никогда, никогда не было мамы, синь-ор. Ах я несчастный! – И Буратино закричал так пронзительно, что в ушах Карабаса Барабаса стало колоть, как иголкой.

      Он затопал подошвами:

      – Перестань визжать, говорю тебе!.. Аап-чхи! А что – отец у тебя жив?

      – Мой бедный отец ещё жив, синьор.

      – Воображаю, каково будет узнать твоему отцу, что я на тебе изжарил кролика и двух цыплят. Аап-чхи!

      – Мой бедный отец всё равно скоро умрёт от голода и холода. Я его единственная опора в старости. Пожалейте, отпустите меня, синьор.

      – Десять тысяч чертей! – заорал Карабас Барабас. – Ни о какой жалости не может быть и речи. Кролик и цыплята должны быть зажарены. Полезай в очаг.

      – Синьор, я не могу этого сделать.

      – Почему? – спросил Карабас Барабас только для того, чтобы Буратино продолжал разговаривать, а не визжал в уши.

      – Синьор, я уже пробовал однажды сунуть нос в очаг и только проткнул дырку.

      – Что за вздор! – удивился Карабас Барабас. – Как ты мог носом проткнуть в очаге дырку?

      – Потому, синьор, что очаг и котелок над огнём были нарисованы на куске старого холста.

      – Аап-чхи! – чихнул Карабас Барабас с таким шумом, что Пьеро отлетел налево, Арлекин – направо, а Буратино завертелся волчком.

      – Где ты видел очаг, и огонь, и котелок, нарисованными на куске холста?

      – В каморке моего папы Карло.

      – Твой отец – Карло! – Карабас Барабас вскочил со стула, взмахнул руками, борода его разлетелась. – Так, значит, это в каморке старого Карло находится потайная…

      Но тут Карабас Барабас, видимо, не желая проговориться о какой-то тайне, обоими кулаками заткнул себе рот. И так сидел некоторое время, глядя выпученными глазами на угасающий огонь.

      – Хорошо, –