Люди Приземелья. Владимир Михайлов

Сколько лет тому назад? А что значит – сколько лет? Пустые слова. Если тебе двадцать пять, и с тех пор прошло пять лет – значит, миновало очень много времени. Пятая часть жизни.

      Она уходила вот так же, не оглядываясь, и уносила с собой и эти пять лет, и еще неизвестно сколько. А он и тогда стоял и не мог догнать ее.

      Хотя это сейчас – не мог. Тогда – не хотел.

      Он не хотел, потому что Ирэн была не права. А можно ли жертвовать своей правотой, хотя бы и ради чего-то очень большого?

      Нельзя. А прав был он.

      Что говорила она? Что-то она такое сказала… Да! Что Меркулин – страус. Вот. Страус, зарывший голову в песок.

      Меркулин не страус. Он был и всегда останется большим ученым. Учителем многих и многих. И человеком. Уже одно такое сочетание дает право не выслушивать грубостей.

      Правда, Меркулин их не слышал. Это было сказано Кедрину. Но тем обиднее: неужели она думает, что он, Кедрин, не уважает Учителя?

      Она тогда говорила что-то похожее на: он воспитывает вас не только творцами машин, но и их жрецами. Вы горды; за спинами автоматов вы не знаете страха. А ведь у машин есть предел прочности, только у человека его нет. Нельзя не знать страха. Надо знать – и уметь одержать над ним победу.

      «О чем-то таком я только что собирался подумать, – вспомнил Кедрин. – Собирался, но не позволил себе».

      А она сказала это еще тогда.

      Ну что же, сказала. Разве из-за этого?..

      Да. Об этом они говорили часто. Сначала – днем. Потом дней стало не хватать. Они говорили ночами.

      Кедрин мотнул головой.

      А потом она ушла. Из института. От тебя. Вообще.

      А ты не искал. Ты был обижен. А кроме того, в двадцать лет кажется, что впереди еще много других Ирэн.

      Может быть, у кого-нибудь и получается так.

      Ты тосковал? Да, наверно, это и была тоска. Но ты утешал себя. А кроме того…

      Ну да, ты просто надеялся, что она поймет – и вернется. Придет и скажет: я была не права. Он знал: если она убедится в этом – придет и скажет. Ведь и он сделал бы то же самое.

      А она?

      Она только что прошла мимо – и не оглянулась.

      И вдруг что-то толкнуло Кедрина: она не оглянулась! Да она просто не узнала тебя! Ведь кто знает, смотрят ли женщины на нас со спины так же внимательно, как мы на них?

      И вот она уходит. А ты стоишь. И подумать только, что завтра ты улетел бы отсюда, и, может быть, никогда…

      Кедрин кинулся вперед. Вдогонку.

      Чего доброго, она ускользнет. Она всегда была странным человеком, человеком непонятных желаний и мгновенных решений. Привыкнуть к этому было очень трудно. Потому-то они и прожили вместе так недолго.

      Кедрин торопился, почти бежал. Ирэн успела скрыться за изгибом берега, а там – кто знает, куда ей вдруг придет в голову повернуть? Недаром она принадлежала к тем немногим, кто, услышав предупреждение Службы Жизни, не только не поспешат вынырнуть, но и ухитрятся как-то провести бдительный автомат, чтобы он не тащился за ними.

      У таких, как она, обычно беспощадные приговоры. И память, умеющая