Ромашки на крутых берегах. Анастасия Егорова

>

      Машенька сморщилась, как делала всегда при посещении умных мыслей, а затем спросила:

      – А кто защищает ромашки? У них же совсем нет шипов!

      ***

      Александр провел рукой по деревянному кресту:

      – Ну, прощайте, отец и матушка. Теперь не знаю, когда снова вернусь сюда.

      Склонив голову, он стоял у двух печальных могил. Злой ветер норовил забраться под легкий дорожный плащ. Юноша повернулся к скрытой в осенней листве усадьбе, затем поклонился небольшой деревеньке, где у крайнего дома мелькнул до боли знакомый вдовий платок тетушки Дарьи. Она спешила к нему. Александр дождался ее на дороге, крепко обнял.

      – Прощай, соколик, – прошептала она, вытирая непрошенные слезы, – знай, что здесь ждут тебя и любят.

      С болью он смотрел на увядающую женщину, ставшую для него после смерти родителей второй матерью.

      – Я вернусь. Непременно, – едва слышно проговорил Александр.

      Тихо подошел проститься Ваня, названый брат, родной сын Дарьи.

      – Сашка, ты уж прости, если что, – по-мальчишески смущенно он похлопал друга по плечу своей богатырской рукой и едва не задавил в могучих объятиях хрупкого Сашу.

      Последний раз тонкая фигура застыла на пригорке, и, перед тем как скрыться за поворотом, Александр прощально махнул рукой единственным своим близким людям: взрослому великану Ваньке с детскими робкими глазами и молчаливой седеющей тетушке Дарье.

      Снова и снова юноша сжимал в горячей ладони маленький листок бумаги, где самым дорогим на свете, материнским ровным почерком, был написан адрес.

      Усталая осенняя дорога помнила шаги матушки. Тихие, робкие шаги в деревню. Четырнадцать лет назад. Маленький Сашенька тогда спал в нежных материнских объятиях. Ему было почти два года. Сердце сохранило где-то глубоко в памяти ее руки, грустную колыбельную и резкий надсадный кашель…

      Через пару лет в доме тетушки Дарьи, приютившей их, в один из осенних дней было особенно холодно и неуютно: матушка больше не слышала слез своего Сашеньки, не могла прижать к себе его русую кудрявую головку. Стоя у небольшого деревянного креста, словно прижавшегося к соседней простой могилке, мальчик узнал, что маменька теперь всегда будет рядом с его родным отцом.

      Батюшку он не помнил совсем, но горячо любил маленьким сиротским сердечком. А теперь от той же тетушки Дарьи усвоил, что похож как две капли воды на своего рано ушедшего родителя.

      Осень обнимала все вокруг лоскутным покрывалом. Холодный ветер нагонял хмурые тучи. Александр целый день шел по высокому берегу Волги, кутаясь в тонкий плащ.

      Поля и деревеньки сменились богатыми купеческими дачами, среди которых попадались и простые избы. Под окнами одной из них он остановился поздним вечером, сверяя написанный на бумаге адрес и не решаясь постучать.

      Саша совсем не был пугливым и хилым: вдвоем с Ваней они не раз ходили на кабана и медведя. Несмотря на внешнюю хрупкость, Александр с ловкостью выполнял любую мужскую работу. А робость перед незнакомой дверью скорее напоминала волнение первооткрывателя. Еще в детстве с неразлучным Ваней они нашли на чердаке старинный сундук, и с таким же чувством стояли перед закрытой крышкой: что там? Несметные сокровища? Страшная тайна или немая пустота? Они не угадали. Сундук был набит старым истлевшим тряпьем.

      И вот сейчас Александр также стоял перед дверью. Что ждет его по таинственному адресу, листок с которым матушка перед смертью попросила вручить сыну на его шестнадцатилетие? (Тетушка Дарья передала записку на пару месяцев раньше положенного срока, словно торопила его отправиться в дорогу). Глубоко вздохнув, как перед погружением в воду, Саша дважды ударил в невысокое освещенное окно.

      Сначала никто не ответил. На повторный стук в доме что-то зашуршало, закряхтело, легко дернулась одна из ситцевых занавесок, и на пороге показалась невысокая бойкая женщина, с гладко зачесанными непокрытыми седыми волосами.

      – Чего надо? – неприветливо начала она, и, продолжая грызть семечки, с ног до головы окинула взглядом непрошенного гостя, пытаясь разглядеть его в сгустившихся сумерках.

      – Простите, вы Марфа Семеновна? Вот, – чувствуя себя нашкодившим мальчишкой, Сашка протянул хозяйке материнский листок.

      – Знамо дело, Марфа Семенна. Меня тут каждая собака знает. А чего ты мне суешь, я ведь неграмотная, – сщурившись, женщина снова прожгла его взглядом сквозь темноту вечера и выплюнула в сторону шелуху.

      Молодой человек сначала хотел все объяснить, рассказать о последней просьбе матери передать этот самый листок, где кроме адреса и имени «Марфа Семеновна» ничего больше и не значится. Другим желанием было поскорее бросить всю эту странную затею и вернуться в деревню, где его любят и ждут. Он уже собрался уйти, унося с собой тайное разочарование, как от сундука с тряпьем.

      – Ну, чего топчешься? – заторопила хозяйка, – заходи, раз пришел.

      Александр совсем растерялся от такого приглашения, однако послушно прошел за женщиной в небольшой, но добротный светлый