Прости. Забудь. Прощай. Алексей Коротяев

ть себя еще больше. Под плотный

      кокон бинтов звуки голоса доносились гулко и раздражающе искаженно.

      – Чтобы операция закончилась успешно, вы должны бороться, Лариса.

      – Что у меня с лицом? Я хочу умыться и почистить зубы в конце концов.

      Когда снимут повязки?

      – Мы можем это сделать, но лучше… не сейчас.

      – Я настаиваю!

      На нее смотрело уродливое существо из комнаты кривых зеркал.

      Асимметричность губ и бровей делала лицо похожим на портрет работы Пикас-со. Красный валик вместо левого уха и полное отсутствие перегородки носа…

      Это не я! Это кто-то другой! О Боже! Это не я-ааааааааа!

      Лара медленно приходила в себя. Лицо горело. Оставалась еще маленькая надежда на то, что вследствие высокой температуры все это ей просто

      приснилось. Она коснулась пальцами лица, натолкнулась на бинты и страшно

      закричала.

      – Локтевая… Лучевая… Так… Берцовая кость срастается тоже хорошо…

      Вы будете полноценно ходить, Ларочка, без помощи палочки. Даже бегать.

      Лицу же потребуется множественная пластика.

      Лариса не отвечала, отвернувшись к стене. Ей было все равно, что

      говорил этот мужчина. Происходящее совершенно перестало ее интересовать.

      То, что она увидела в зеркале, смотрело теперь на нее из памяти и страшно

      кривлялось.

      В дверь осторожно постучали.

      – Разрешите? Вы мне не поможете?

      Молодой стройный мужчина, гибко изогнувшись, как прыгун в прыжке

      над планкой, осторожно проскользнул в дверь, не дожидаясь ответа. Быстро ее

      закрыв, он прислонил ухо к матовому стеклу и стал прислушиваться к тому, что

      происходило в коридоре.

      – Я? Помочь? Чем? – удивленно спросила Лара.

      1

      Не поворачиваясь, мужчина ответил:

      – Сестру доставили сюда сегодня ночью. Состояние тяжелое. Никого не

      пускают. Я пробрался, естественно.

      Усмехнулся:

      – Я везде пройду. Доктор – мужик хороший, но очень строгий. Так что…

      Можно я у вас пережду, пока там все успокоится?

      – Пережидайте.

      Гость наконец развернулся и посмотрел на Ларису.

      – Не страшно? – спросила она, заметив, как изменилось выражение

      его лица.– Я и страшнее видел. Ой! Простите, пожалуйста. Ради Бога! Не то имел в виду.

      – Где же, если не секрет? Я вот лично даже не подозревала, что рот

      может быть на щеке.

      – Под бинтами не видно.

      – Спасибо, но поверьте на слово. Ну, так где же? – допытывалась она. –

      В Кунсткамере?

      Мужчина посерьезнел.

      – Работа у меня… мужская. Вот там и видел.

      – Горячие точки? Военный?

      – И да, и… нет. А что произошло с вами? Если, конечно …

      – Я не такая засекреченная, как некоторые. Две курицы спешили рано

      утром на работу в собственных авто и не поделили перекресток. Одна, та, которая хотела проскочить на красный, ушла на своих двоих. По крайней мере, мне так сказали. Вторая – перед вами. Теперь, пока я не заговорю, определить, мужчина перед вами или женщина, почти невозможно.

      – Я сразу определил, – спокойно сказал незваный гость.

      Через прорези бинтов она посмотрела внимательней на стоящего у

      дверей человека. Высокий, лет 40-ка мужчина. Совершенно седой. Бездонные

      голубые глаза смотрят спокойно, открыто и доброжелательно. Лицо волевое, красивое. Атлетическая фигура… Уверенность в каждом жесте.

      – Геннадий.

      – Аленький Цветочек. Не подумайте, что Настенька…

      Неожиданно для себя она протянула мужчине руку. Он подошел и

      осторожно пожал утонувшие в его ладони узкие пальцы.

      – Рука у вас… Цветочек действительно как лепесток. Легкая и нежная.

      Сказав это, засобирался:

      – Похоже, доктор ушел из отделения. Не слышу голосов. Спасибо, что

      приютили и не выдали.

      

      – Не говорите глупостей.

      – Выздоравливайте.

      – Посмотрите, из чего ее достали, доктор. Сорок минут разрезали металл вокруг, так сильно сжало.

      – Вижу. Множественные переломы. От некоторых лицевых мышечных

      тканей остались лохмотья. Полностью мимику лица восстановить не удастся.

      – Это не самая страшная проблема, доктор.

      – ?

      – Она не хочет жить.

      – Не ново… Так бы сразу и говорили: ваш, Сергей Иванович,