Многоцветье. Это Мори

был еще один член семьи: мальчик в школьной форме, который, расправив плечи, стоял перед кроватью и злобно смотрел на меня налитыми кровью глазами. Среди восторженной толпы родителей, врачей и медсестер он один сохранял надменный вид. Потом я узнал, что это – Мицуру Кобаяси, старший брат Макото. Однако в тот момент я понятия не имел ни о Мицуру, ни о возрасте Макото и лишь мельком подумал, что это, наверное, брат.

      Отец, как безумный, повторял:

      – Макото с нами, Макото с нами!

      Мать не выпускала меня из объятий.

      Только брат молчал.

      Вот при таких обстоятельствах, которые не очень способствовали беспристрастным наблюдениям, я и познакомился со своей гостевой семьей.

      Жаль, конечно, что они не были ни особо богатыми, ни знаменитыми, хотя от этого вредного ангела многого ожидать и не приходилось. Про себя я порадовался уже тому, что, на первый взгляд, они хотя бы походили на нормальных людей. Ведь, открыв глаза, я вполне мог бы обнаружить себя в кругу восьми рыдающих мачо в красно-желтых полосатых боди. Нет уж, лучше простые люди!

      Но стоило мне немного расслабиться, как сразу навалилась сонливость.

      Похоже, тело Макото, только что пережившее клиническую смерть, еще не восстановило силы: я испытывал крайнюю слабость и почти не мог двигаться. В конце концов, без единого слова я погрузился в сон.

      Так прошел мой дебют в роли Макото Кобаяси.

      Еще некоторое время я ощущал себя слабым и мне все время хотелось спать. Хотя тело Макото шло на поправку так быстро, что главный врач чуть ли не плясал от радости, из-за прописанных трижды в день лекарств вялость и сонливость никак не проходили. К счастью, в больнице было совсем нечем заняться, поэтому я только и делал, что спал.

      Три четверти дня я проводил во сне, а когда открывал глаза, то рядом видел либо лицо отца, либо лицо матери, либо спину Мицуру.

      Если я просыпался, когда за окном было светло, то рядом обязательно сидела мать. Невысокая, с выразительными чертами лица, она всегда пристраивалась на стуле у кровати и щурилась, будто подсчитывая, сколько раз я моргну. Когда наши взгляды встречались, она ограничивалась короткими фразами вроде «Лучше?» или «Включить телевизор?». Помимо этого она почти ничего не произносила и вела себя со мной как-то стесненно, будто боялась затронуть больное место. Сначала я счел ее равнодушной, но потом решил, что раз Макото покончил с собой, то наверняка с ним было что-то не так, а она лишь пыталась осторожно проявить к нему внимание.

      Мицуру, старший брат, появлялся ближе к вечеру на несколько часов, чтобы дать матери отдохнуть. Он оказался неразговорчивым и, молча расправившись с ужином и уборкой, сидел спиной ко мне, погрузившись в учебники и справочники. Судя по всему, он учился в выпускном классе, поэтому как-то раз я решил прервать молчание первым и сказал: «Ох уж эта учеба!» Мицуру вдруг сердито зыркнул на меня, резко захлопнул учебник и стремительно вышел в коридор. Может, от стресса перед экзаменами.

      Вечером посещать больных разрешалось с семи до девяти. Отец Макото всегда приходил строго в эти часы. Всякий раз, когда