Врачебные связи. Ирина Градова

спросила я. – Не может же он в институте пропадать все это время?

      – Он вечерами по частным пациентам бегает: на нем четыре лежачие бабушки и несколько больных, которым он уколы ставит. Нам нужны деньги, но я не хочу, чтобы он столько работал, – так ведь долго не протянешь! Не представляю, на каком топливе Толик бегает, – он почти не спит, даже сидит редко, на работе с утра до ночи!

      При упоминании о «топливе» у меня в мозгу что-то щелкнуло. Молодость организма отчасти объясняет такое поведение моего бывшего студента, но что-то подсказывало мне, что этот «энерджайзер» имеет искусственное происхождение.

      – Ты права, – кивнула я. – Я с ним поговорю.

      – Ой, поговорите, пожалуйста! – сложила руки Марина, умоляюще глядя на меня. – Если с ним что-нибудь случится, я… я просто не представляю, что стану делать!

      – А почему ты решила, что с ним что-то может случиться?

      – Ну, его же избили, так? Эти люди на этом не остановятся, и он тоже не собирается: такого упрямого человека, как мой брат, еще поискать!

      – Вы подали в суд на «Фармаконию»? У вас есть все основания, учитывая, что пострадавших от этого, как его…

      – «Голудрола».

      – Да, «Голудрола» – пострадавших хватает.

      – Думаете, Толя не пробовал? Да он такое досье собрал – любой прокурор бы только обрадовался!

      – И что, никто не обрадовался?

      – Никто. Его пинали из одного ведомства в другое, из прокуратуры в Комитет по здравоохранению и обратно… Короче, все кончилось ничем – как в мамином случае.

      Голос Марины сорвался, но она не заплакала, а просто набрала в легкие побольше воздуха и продолжила:

      – Потому-то Толя и решил идти радикальным путем.

      – Радикальным – это как?

      – Путем привлечения внимания народа к тому, что творит «Фармакония». Я с самого начала была против, ведь эти люди, они богатые, у них сила и власть… Только Толик не слушает, удила закусил и разогнался, как бронепоезд… Боюсь, все плохо кончится!

      – Не переживай, Мариш. Я обещаю, что попытаюсь убедить твоего брата не лезть в бутылку. Ты-то как сама?

      – Да…

      Она махнула рукой.

      – Что, так плохо?

      – Толя говорит, что все будет хорошо, но я не верю: он и маме так говорил!

      – Он старается изо всех сил!

      – Да знаю я, знаю, – вздохнула девушка. – Сначала с мамой возился, теперь вот со мной – никакой личной жизни у него нет, никакого просвета! Он говорит: «Надо бороться!», а у меня руки опускаются, когда его по утрам вижу – с кругами под глазами, невыспавшегося, уставшего… Иногда я думаю – может, ничего не делать? Говорят, с моим диагнозом боли редко бывают, а я, честно говоря, только боли и боюсь, а смерти… Наверное, я уже свыклась с этой мыслью. Кроме того, если меня не будет, Толику не придется так надрываться!

      – Глупости не говори! – рассердилась я. – О брате подумай: он потерял мать, и потеря тебя стала бы для него сокрушительным ударом! Надо верить в лучшее. Если бы он обратился ко мне, я бы все сделала, чтобы вам помочь, но, как говорится,