Герои русского парусного флота. Владимир Шигин

стародавних друзей, Соймонов сразу же садится составлять отчет о своих каспийских делах. Наконец карты и лоции составлены, переписаны набело и сданы в коллегию.

      – Куда теперь? – поинтересовался капитан у адмирала Крюйса.

      – Куда скажут, жди! – отмахнулся тот.

      – А коль позабудете? – настаивал Федор, памятуя о тех, которые годами нищенствовали в ожидании вакансий.

      – Как позабудем, так и вспомним, а не вспомним – знать, не нужен! – философски закончил разговор президент Адмиралтейств-коллегии.

      В ожидании прошло лето, затем осень и зима. Соймонов, экономя на всем, пообносился и осунулся. Безденежье и ненужность угнетали. Наконец о нем вспомнили, но вызвали не в коллегию, а к генерал-прокурору Ягужинскому. Тут уж Федор не знал, что и подумать. Генерал Ягужинский мужик крутой, может, в делах каспийских недостачу какую выискал или кто донос какой написал.

      Но грозный Ягужинский встретил моряка ласково.

      – Садись! – указал на стул.

      Федор на стул сел, но глядел настороженно. Ягужинский, наоборот, из-за стола своего дубового встав, объявил торжественно:

      – Посоветуясь с членами высокой коллегии, решили мы назначить тебя флотским прокурором!

      Соймонов, услыша слова такие, чуть со стула своего не свалился.

      – Но я ж корабельный офицер и дел бумажных знать не знаю! – пытался отговориться робко.

      Ягужинский, худой и желчный, лишь ухмыльнулся:

      – Сие есть глупая отговорка, потому как дела чиновничьи не столь премудры, как навигацкие. Освоишься!

      Вскоре сенатский обер-секретарь Курилов объявил об указе сената.

      Почему же выбор на столь высокую и ответственную должность пал именно на Соймонова? Ведь желающих, думается, было немало. Что в любимцах у царя Петра был? Но не он один. Что умен? Но и толковых тоже вокруг было немало. Думается, причина была в полнейшей честности Соймонова и его всегдашней щепетильности по отношению к казенному имуществу.

      Итак, назначение состоялось. На новоиспеченного прокурора сразу же обрушился вал бумаг: доносы, жалобы, кляузы… Все это надо было внимательно рассмотреть, проверить, напраслину отбросить, а серьезным бумагам дать ход и произвести розыск.

      По первому снегу 1730 года привез Федор в столицу жену Дарью с полугодовалым первенцем. Дом сняли на Васильевском острове. В гостиной зале Соймонов самолично приколотил к стене портрет Петра, в кабинет поставил складной сосновый стол и токарный станок, за которым любил поработать, когда свободная минута выпадала.

      Сразу после Рождества надел Федор Иванович шубу, прицепил шпагу и пошел в заседание. Члены Адмиралтейств-коллегии Гордон, Наум Сенявин, Вильбоа, Кошелев поздравляли с назначением, жали руки.

      Подчистив мелочи, энергичный прокурор вскоре перешел к делам более серьезным. Самого вице-президента Адмиралтейств-коллегии Сиверса он обвинил во взятке. Дерзость была неслыханная! В заседании он обличал:

      – Уголь ньюкастельский, каковой вы у купцов