Олеся (cборник). Александр Куприн

в круглые белые глаза Михина и сказал звонко:

      – Такое право, что я больше не хочу учиться во втором московском корпусе, где со мною поступили так несправедливо. С этой минуты я больше не кадет, а свободный человек. Отпустите меня сейчас же домой, и я больше сюда не вернусь! ни за какие коврижки. У вас нет теперь никаких прав надо мною. И все тут!

      В эту минуту Отте наклонил свою пышную волосатую с проседью голову к уху Михина и стал что-то шептать. Михин обернулся на дверь. Она была полуоткрыта, и десятки стриженых голов, сияющих глаз и разинутых ртов занимали весь прозор сверху донизу.

      Михин побежал к дверям, широко распахнул их и закричал:

      – Вам что надо? Чего вы здесь столпились? Марш по классам, заниматься! – И, захлопнув двери, он крикнул на Александрова: – А вы сию же минуту марш в карцер!

      – А я вам сказал, что не пойду, и не пойду, – ответил кадет, наклоняя голову, как бычок.

      – Не пойдете? Силой потащат! Я сейчас же прикажу дядькам…

      – Попробуйте, – сказал Александров, раздувая ноздри.

      Но тут Отте, вежливо положив руку на руку Михина, сказал вполголоса:

      – Господин поручик, позвольте мне сказать два-три слова этому взволнованному юноше.

      – Ах да, пожалуйста! хоть тридцать, хоть двести слов. Черт возьми, что за безобразие! И как раз на моем дежурстве!

      Отте начал очень спокойно:

      – Милый юноша, сколько вам лет?

      – А вам не все ли равно? – дерзко огрызнулся Александров. – Ну, семнадцать…

      – Конечно, мне все равно, – продолжал учитель. – Но я вам должен сказать, что в возрасте семнадцати лет молодой человек не имеет почти никаких личных и общественных прав. Он не может вступать в брак. Векселя, им подписанные, ни во что не считаются. И даже в солдаты он не годится: требуется восемнадцатилетний возраст. В вашем же положении вы находитесь на попечении родителей, родственников, или опекунов, или какого-нибудь общественного учреждения.

      – Ну так что ж? – упрямо перебил его Александров.

      – Да только и всего, – равнодушно ответил Отте. – Только и всего, что весь вопрос в том, кто определил вас в корпус.

      – Моя мама. Но…

      – И никакого «но», – возразил учитель. – Только с разрешения вашей матушки вы можете покинуть корпус, да еще в такое неурочное время. Откровенно, по-дружески, советую вам переждать эту ночь. Утро дает совет – как говорят мудрые французы.

      – Ах, да что с ним церемониться? – нетерпеливо воскликнул Михин. – Дядька! Иди сюда!

      Умные и участливые слова Отте уже привели было Александрова в мирное настроение, но грубый окрик Михина снова взорвал в нем пороховой погреб. Да и надо сказать, что в эту пору Александров был усердным читателем Дюма, Шиллера, Вальтер Скотта. Он ответил грубо и, невольно, театрально:

      – Зовите хоть тысячу ваших дядек, я буду с ними драться до тех пор, пока я не выйду из вашего проклятого застенка. А начну я с того…

      Но тут широкая ладонь Отте мягко зажала ему рот, и он едва успел встряхнуть