Бабушка, которая хотела стать деревом. Маша Трауб

сердце опять перестает биться. Ребенок – это твоя жизнь. Ты – моя жизнь.

      …Врач с уникальными глазами оказалась пожилой. Я опять лежала на кушетке и рассматривала ее седину – белые до рези в глазах полосы на черных волосах. У нее было красивое имя – Гелена, Гелена Ивановна. Я запомнила не потому, что от нее зависели моя жизнь и судьба моего ребенка, а потому, что удивилась: надо же – Гелена Ивановна. Наверное, в детстве ее звали Геля, а в школе и институте всегда путали, называя Еленой.

      – Все хорошо, – удивленно обратилась она не ко мне, а к моему врачу, которая стояла рядом. – Ничего такого не вижу.

      – Я знаю, – отозвалась я.

      В эту ночь, точнее в те два часа, на которые мне удалось задремать, я увидела во сне девочку, которая стояла и внимательно на меня смотрела. Она переплела пальчики на руке и поджала губки. Во сне я знала, что это моя дочь, она обязательно родится и будет именно такой – с кудрявыми волосиками, пухлыми губками и карими глазками. А еще тогда я услышала мамин голос: «Варжетхан говорила, что у меня будет двое внуков».

      – У вас есть дети? – спросила я вдруг у Гелены Ивановны.

      – И дети, и внуки, – улыбнулась она.

      – Это хорошо, – сказала я.

      – И у тебя будут и дети, и внуки.

      – Обещаете? – рассмеялась я.

      – Обещаю, – ответила ласково врач.

      И я ей поверила. Сразу. Наверное, потому, что мне понравилась ее седина. Мне захотелось стареть так же – чтобы была такая же красивая белая проседь, такие же невероятно красивые морщины и непременно работать, пока есть силы. Дарить счастье, которое совершенно невозможно измерить ни по какой шкале, вычислить математически. Знать, что у твоего ребенка все хорошо, – это счастье абсолютное. Мгновение, за которое можно отдать целую жизнь.

      В роддоме перед выпиской я под диктовку медсестры писала расписку: «Получила одну живую девочку. Дата. Подпись». Писала и вспоминала маму, теперь дважды бабушку. А моя девочка, как будто в подтверждение того, что она живая, орала на весь роддом.

      Жизнь в аренду

      Как же я хотела домой. Последние дни были совсем невыносимы, до слез. Казалось бы, ну что плохого? Вокруг красота, виды, все удобства. Живи и радуйся. Но вдруг организм дает понять, что подушка – не твоя и на ней лежало бог знает сколько голов. Кондиционер установлен так, что дует прямо в шею, отчего та болит уже неделю. Продуло. Выключишь кондиционер – вообще не уснешь. Жарко, влажно, душно.

      О, нашла на что жаловаться! Кондиционер ее не устраивает. Ну поставь вентилятор. Поставила. Гудит, тарахтит. Не сон, а кошмары из детства. В моем детстве, когда слова «кондиционер» никто не слышал, гудели вентиляторы. Маленькие, бессмысленные, на массивной подставке, отчаянно ревущие, как машина с барахлящим глушителем. Или чудо из чудес – вентилятор на потолке, часть люстры – огромной, массивной. Лопасти большие, как и плафоны. У кого какие фобии, а я всегда боялась, что эта люстра однажды упадет мне на голову, потому что ее не выдержит потолок. Люстра с вентилятором подразумевала высокие потолки, с лепниной, что-то