Рожденные смертью. Нора Робертс

умела хорошо читать ни на одном из языков и знала, что человека, которого она и ее сестры называют Отцом, это беспокоит.

      Она забывала то, что должна была помнить, но он ее никогда не наказывал: не то что другие, когда его не было рядом. Мысленно она их так и называла – Другие. Они помогали Отцу – тоже учили ее и заботились о ней. Но если она совершала ошибку, когда его не было рядом, они делали с ней что-то такое, отчего ей было больно. У нее от этого все тело дергалось.

      И ей не разрешали ничего говорить Отцу.

      Отец был всегда добр и ласков, вот как сейчас, когда сидел рядом с ней и держал за руку.

      Настало время для нового теста. Ее и сестер подвергали множеству тестов, и у человека, которого она называла Отцом, появлялись морщинки на лбу, или глаза у него делались грустные, когда ей не удавалось выполнить все до конца. В некоторых тестах ему приходилось колоть ее иголкой или прилаживать к ее голове какие-то машинки. Ей эти тесты очень не нравились, но, пока они продолжались, она воображала, что рисует цветными карандашами.

      Она была вполне счастлива, но иногда ей хотелось, чтобы им разрешили поиграть во дворе, вместо того чтобы только делать вид, что они играют во дворе. Ей нравились голографические программы, особенно та, где был пикник со щенком. Но всякий раз, как она спрашивала, можно ли ей завести настоящего щенка, человек, которого она называла Отцом, отвечал: «В свое время».

      Ей приходилось много учиться. От нее требовалось не только выучить все, что было задано, знать, как говорить, как одеваться, как исполнять музыку, но и обсуждать все, что она узнала, прочитала или увидела на экране во время уроков. Она знала, что ее сестры умнее, что они быстрее все схватывают, но они никогда над ней не смеялись. Им разрешали играть вместе каждый день – час утром и еще час перед сном.

      И это было гораздо лучше, чем даже пикник со щенком.

      Она сказала бы, что ей бывает одиноко, если бы понимала, что такое одиночество.

      Когда Доктор Смерть взял ее за руку, она затихла и приготовилась сделать все, что в ее силах.

      – От этого тебе захочется спать, – сказал он ей своим добрым голосом.

      В этот день он привел своего мальчика. Ей нравилось, когда он приводил своего мальчика, хотя ей становилось неловко и она начинала стесняться. Мальчик был старше ее, и глаза у него были такие же синие, как у человека, которого она называла Отцом. Мальчик никогда не играл с ней или с ее сестрами, но она не переставала надеяться, что когда-нибудь ему разрешат с ними поиграть.

      – Тебе удобно, милая?

      – Да, Отец.

      Она застенчиво улыбнулась мальчику, стоявшему возле ее кровати. Иногда она воображала, что маленькая комнатка, в которой она спала, превращается в настоящую опочивальню, как в замке. О замках она читала, иногда видела их в кино и воображала, что она принцесса в зачарованном замке. А мальчик будет принцем. Он приедет и спасет ее.

      Вот только от чего спасет, этого она не знала.

      Доктор Смерть действовал так бережно, что она почти не почувствовала укола.

      На потолке над ее кроватью был экран, и в этот день человек, которого она называла Отцом, запрограммировал проецирование шедевров живописи. Стараясь доставить ему удовольствие, она начала называть картины по мере того, как они появлялись на экране.

      – «Сад в Живерни, 1902 год», Клод Моне. «Цветы и руки», Пабло Пикассо. «Фигура у окна», Сальвадор Да… Сальвадор…

      – Дали, – подсказал он.

      – Дали. «Оливковые деревья», Виктор Ван Гог.

      – Винсент.

      – Простите. – Язык у нее начал заплетаться. – Винсент Ван Гог. У меня глаза устали, Отец, и голова такая тяжелая…

      – Все хорошо, милая. Ты можешь закрыть глаза. Ты можешь отдохнуть.

      Он держал ее за руку, когда она все глубже проваливалась в беспамятство. Нежно и бережно держал ее руки, пока она умирала.

      Она покинула этот мир через пять лет, три месяца, двенадцать дней и шесть часов после того, как вошла в него.

      1

      Когда одно из самых знаменитых лиц на свете превращают в кровавое месиво из мяса и осколков костей, это сенсация. Даже для такого города, как Нью-Йорк. Когда обладательница вышеупомянутого знаменитого лица протыкает несколько жизненно важных органов обидчика ножом для разделки мяса, сенсация перестает быть сенсацией и начинается работа.

      Доступ к обладательнице знаменитого лица, запустившей на орбиту сотни косметических продуктов, обернулся битвой не на жизнь, а на смерть.

      Расхаживая взад-вперед в томительном ожидании по роскошной до тошноты приемной Клиники реконструктивной и косметической хирургии Уилфрида Б. Айкона, лейтенант Ева Даллас готовилась к полномасштабной войне.

      Ее терпение было на исходе.

      – Если они думают, что могут в третий раз выставить меня отсюда, они просто не представляют масштабов и последствий того, что их ждет.

      – В