Связь без брака. Дмитрий Распопов

от него было не отвязаться. Я с трудом попытался открыть глаза. Картинка расплылась, но затем с трудом собралась в обеспокоенное лицо директора, сидевшего рядом на табурете.

      Я попробовал пошевелиться, но мне это не удалось, всё тело было словно один большой синяк, к тому же на груди виднелись бинты. Всё, что я смог, – это оглядеться в поле своего зрения, чтобы понять, что нахожусь не просто в больнице, а, скорее всего, в реанимации.

      – Иван! Ты слышишь меня?! – продолжал бубнить директор, так что пришлось кивнуть.

      – Сейчас тебя будет опрашивать милиция, не вздумай им что-то сказать, – угрожающе сжал он мне загипсованную руку, и боль прострелила по всему телу, – если будешь молчать, я тебя награжу! Слышишь?!

      Я лишь кивнул, не в силах ничего сказать, а он, удовлетворённый, вышел из палаты.

      Через час вошедшая медсестра поставила капельницу, с жалостью глядя на меня, а через два, когда я наконец полностью пришёл в себя и мог хотя бы шевелить языком, в палату заглянул человек в синей форме, с накинутым на плечи белым халатом. Его я не знал.

      – Иван, привет, я следователь из районной прокуратуры, – представился он, – хотел бы расспросить тебя о случившемся.

      – Можете не стараться, – с трудом ворочая языком, хрипло ответил я, – ничего не было, я упал.

      – У тебя три резаных раны, две колотых, был почти содран скальп и сломаны рёбра, – нахмурился он, – врачи говорят, просто чудо, что ты выжил.

      – Ну, значит, упал в кучу острого металлолома, – пожал я плечами.

      – Иван, ты должен помочь мне! Я человек новый, но мне уже надоели вызовы в больницу по детским переломам и травмам, которые постоянно происходят у вас в школе-интернате. Кого ни спросишь, все говорят, что упали. Помоги мне, расскажи, кто тебя избил!

      – Вы идиот? – мне было так больно и хреново, что я хотел только одного, чтобы он наконец от меня отстал.

      – В смысле? – удивился он. – Ты что себе позволяешь? Ты разговариваешь с представителем советской власти!

      – Мы живём в интернате двадцать четыре часа в сутки до восемнадцати лет, – ответил я, – кто хоть слово скажет, тому там больше не жить. Так что прекращайте тут свою агитацию и идите лучше работать самостоятельно.

      Он открыл рот, изумлённо покачал головой и сложил карандаш в планшетку.

      – Ну, Добряшов, а ведь я хотел с тобой по-хорошему, – сказал он.

      – Мне уже и сейчас так хорошо, просто сил нет, – ответил я и закрыл глаза, сил разговаривать и правда больше не оставалось.

      ***

      Крепкий молодой организм быстро приводил себя в норму, мой лечащий доктор только всплёскивал руками на обходах, говоря, что я по темпам выздоровления дам фору любой бездомной собаке. На что я обычно отвечал, что хоть и бездомный, но не собака. Он улыбался, щупал меня, заставлял дышать, слушал лёгкие и в конце концов через две недели перевёл в общую палату, где меня встретили знакомые лица. Которые тут же, едва персонал вышел из палаты, вывалили на меня ушат новостей. В интернат приезжала милиция, и не простой участковый, а кто-то другой, поскольку