.

Слева, с противоположной от Анастасии стороны, раздался тихий голос:

      – Живы? Ну и слава богу…

      Валентин узнал Левашова. С огромным облегчением сообразил, что именно им и устроено чудесное спасение. Каким образом – тоже понятно. Почти.

      – Это… Что это было? – пересохшим горлом, поперхнувшись, спросил он.

      – Спокойнее, – ответил Олег. – Не создавай ажиотажа среди вверенного контингента. Девушкам ничего не нужно слышать. Пока. Сначала разберёмся…

      – Ага, – Лихарев покосился на Настю. Она, похоже, в смысл его междометий и отрывочных слов не вникала. Слишком сильны были впечатления от остального.

      – Сажай машину на ближайшую полянку, и чтоб кусты вокруг погуще, тогда и поговорим…

      Валентин так и сделал, благо это было нетрудно.

      – Запросто. Таких здесь хоть пруд пруди.

      Опять семантическая избыточность русского. При чём тут поляны и при чём пруд?

      Об этом его спросила Анастасия. Оказалось, он ответил Левашову вслух, и она именно эту фразу целиком услышала.

      – Ну, говорят так, – расслабившись и почти мгновенно начиная забывать о пережитом, тяжёлом с непривычки стрессе воздушного боя, ответил он. – «Хоть пруд пруди» – значит «неограниченно много». Почему так – спроси у Даля, Владимира Ивановича, шведа, составившего словарь «Живого великорусского языка» в 200 тысяч слов, плюс сорок тысяч пословиц и поговорок…

      Легко очень стало на душе у Валентина, когда он с выключенным двигателем планировал к земле, зная, что всё плохое кончилось и умирать снова не пришлось. Отчего же и не порисоваться перед красавицей-девчонкой, которую он при других обстоятельствах охотно сделал бы своей любовницей.

      Убедившись, что в радиусе нескольких километров некому заметить его приземление, Лихарев сбросил скорость до нуля и вертикально опустил флигер на жёсткую траву, пробивающуюся между выходящими на поверхность буграми и плитами жёлтого ракушечника. Откинул колпак фонаря. Поднялся на ноги и с трудом переступил через вырез борта. Не только лоб и волосы, вся спина под курткой была мокрой от пота.

      Ватага девушек высадилась следом, с неприкрытым интересом, словно маленькие щенки или котята, впервые выпущенные на волю, возбуждённо осматриваясь, жадно втягивая незнакомые запахи…

      Вольер, горный изолят, закрытое от мира учебное заведение – и вдруг абсолютная воля. Она ведь, воля, чувствуется, неизвестно каким органом, но безусловно. Стоило самому Лихареву попасть из сталинской Москвы тридцать восьмого в совершенно чужой две тысячи шестой год другой реальности, он осознал психологическую разницу в первые же минуты. Эгрегор, ноосфера и тому подобное…

      Время суток здесь было совсем раннее, судя по положению солнца – часов около семи, учитывая, что попали они в начало осени. Часть кустов и деревьев оставались зелёными, большинство же сияли всеми оттенками жёлто-багряных тонов.

      – Курсантки! – вновь ощутив себя командиром, а также и для поддержания