Творец слез. Эрин Дум

я услышала слабый шорох. Неподалеку от меня в траве что-то шевелилось. Я встала, убрала с глаз непослушные пряди и осторожно подошла ближе.

      Шуршал воробей, который копался в траве острыми коготками. У него были блестящие, как черные шарики, глазки, крылышко странно оттопырилось в сторону, поэтому, наверное, он не смог взлететь, когда меня увидел.

      Я опустилась на колени, и из его клювика вырвался резкий тревожный писк. Он испугался.

      – Извини, – прошептала я, как будто он мог меня понять. Я не хотела причинить ему зло, наоборот, собиралась помочь ему. Я чувствовала его отчаяние так, словно оно было моим. Я тоже не могла взлететь, тоже мечтала о том, чтобы убежать, и тоже была хрупкой и слабой. Мы похожи: маленькие и беззащитные перед лицом огромного мира.

      Я протянула ладошку, чувствуя необходимость сделать что-нибудь, чтобы выручить его из беды. Я была всего лишь маленькой девочкой, но хотела вернуть ему свободу, как будто этим поступком могла в какой-то степени вернуть свободу самой себе.

      – Не бойся, – продолжала я разговаривать с воробушком, надеясь его успокоить. По детской наивности я думала, что он и правда может понять мои слова. Что же сделать? Могу ли я помочь ему? Пока он в страхе отскакивал от меня, в моей памяти всплыли воспоминания.

      «Нежно, Ника, – шептал мамин голос, – помни, они очень хрупкие». Мне вспомнились мамины добрые глаза.

      Я осторожно взяла воробья в ладошки, стараясь не сжимать его слишком сильно. И не отпустила его даже тогда, когда он клюнул меня в палец и когда его коготки царапали подушечки пальцев.

      Я прижала его к груди и пообещала, что по крайней мере, один из нас получит свободу.

      Я вернулась в Склеп и попросила помощи у Аделины, девочки постарше меня. Мы решили, что воспитательница ни в коем случае не должна узнать про птичку. Эта тетенька была очень злой, я боялась ее больше всего на свете, поэтому спрятала воробушка в укромном месте.

      Аделина помогла наложить ему на крылышко шину из палочки от мороженого, которую мы отыскали в мусорной корзине. И потом все дни я кормила его крошками от обедов.

      Он больно клевал меня в пальцы, но я не сдавалась.

      – Я вылечу тебя, вот увидишь, – обещала я ему, пока он топорщил перья на грудке. – Не волнуйся.

      Я наблюдала за ним часами, сидя в сторонке, чтобы не напугать.

      – Ты полетишь, – шептала я тихо. – Однажды ты полетишь и станешь свободным. Еще немножко, подожди еще немножко.

      Когда я пыталась проверить, как заживает его крылышко, он снова меня клевал. Пальцы были постоянно красные и болели. Я старалась сидеть от него подальше и обращалась с ним очень бережно и нежно. Стелила ему подстилку из травы и листьев и шептала, чтобы он ни о чем не беспокоился.

      И воробей выздоровел. В день, когда он вылетел из моих рук, я, грустная замарашка, впервые в жизни почувствовала себя чуточку более живой. Чуточку более свободной, как будто бы ко мне вернулась способность дышать. Я нашла внутри себя краски, которых, думала, во мне нет, – краски надежды.

      С разноцветными