Клуб Дюма, или Тень Ришелье. Артуро Перес-Реверте

вы отправитесь в Париж, Репленже расскажет вам гораздо больше моего. – Я глянул на рукопись, все еще лежащую на столе. – Хотя я не уверен, что расходы на поездку оправдают себя… Сколько может стоить эта глава при нынешних ценах?

      Он снова принялся грызть ластик на конце карандаша, изображая скептицизм.

      – Немного. На самом деле я туда поеду по другому делу.

      Я грустно и понимающе улыбнулся. Ведь все, чем владею я сам, вся моя скудная собственность – «Дон Кихот» Ибарры[9] и «фольксваген». Надо ли пояснять, что автомобиль обошелся мне дороже книги.

      – Догадываюсь, о чем речь, – сказал я.

      Корсо скорчил гримасу – что-то вроде кислого смирения, – и при этом стали видны его кроличьи зубы.

      – Да, и так будет продолжаться до тех пор, пока Ван Гог и Пикассо не встанут у японцев поперек горла, – заметил он. – Тогда они начнут вкладывать деньги исключительно в редкие книги.

      Я вспыхнул от негодования и откинулся на спинку стула:

      – Спаси нас от такого Господь.

      – Это ваша точка зрения, сеньор Балкан. – Он лукаво смотрел на меня сквозь перекошенные очки. – А вот я надеюсь на этом хорошо подзаработать.

      Он сунул блокнот в карман плаща и поднялся, повесив холщовую сумку на плечо. И я еще раз подивился его показной беззащитности, его вечно сползающим на нос очкам. Потом я узнал, что он жил один, в окружении своих и чужих книг, и был не только наемным охотником за библиографическими редкостями. Еще он любил игры по моделированию наполеоновских войн – мог, например, по памяти восстановить точный ход какой-нибудь битвы, случившейся накануне Ватерлоо. Была на его счету и какая-то любовная история, довольно странная, но подробности я узнал лишь много позже. И тут я хотел бы кое-что пояснить. По тому, как я описал Корсо, может сложиться впечатление, будто он безнадежно лишен каких-либо привлекательных черт. Но я, рассказывая всю эту историю, стремлюсь быть прежде всего честным и объективным, поэтому должен признать: даже в самой нелепости его внешнего облика, именно в той неуклюжести, которая – уж не знаю, как он этого добивался, – могла быть разом злобной и беззащитной, наивной и агрессивной, крылось то, что женщины называют «обаянием», а мужчины – «симпатией». Да, он мог произвести благоприятное впечатление, но оно улетучивалось, стоило вам сунуть руку в карман и обнаружить, что кошелька-то и след простыл.

      Корсо убрал рукопись в сумку, и я проводил его до дверей. В вестибюле он остановился, чтобы пожать мне руку. Здесь висели портреты Стендаля, Конрада и Валье-Инклана, а рядом – отвратительная литография, которую несколько месяцев назад жильцы нашего дома общим решением – при одном голосе «против» (моем, разумеется) – постановили для украшения повесить на стену.

      И тут я рискнул задать ему вопрос:

      – Честно признаюсь, меня мучает любопытство – а где все-таки отыскалась эта глава?

      Он замер в нерешительности: вне всякого сомнения, прежде чем ответить, быстро взвешивал все «за» и «против». Но ведь я оказал

9

Хоакин Ибарра-и-Марин (1725–1785) – испанский издатель; в 1779 г. получил титул Издателя Королевской испанской академии. Известны два его издания «Дон Кихота» (1780 и 1782).