Охотники за Попаданцами. Павел Барчук

они встанут с каталок и пойдут ко мне. Потому что совершенно не понятно, какую Настю хочет эта старуха. Никаких Насть поблизости нет.

      – Ну, точно дурной… – Бабка посмотрела на меня с осуждением, даже с обидой, а затем наклонилась к лежащему на полу мужику, внимательно разглядывая его лицо.

      В этот момент в помещении появился еще один человек. Девушка. Та самая блондинка, которую я видел по дороге к поликлинике. Она тенью выскользнула из-за двери и направилась к Степану. Теперь я знаю, как зовут певца.

      – Ты бы парню одеться дала что-нибудь. – Сказала девица бабке, а потом окинула меня насмешливым взглядом. И только тогда я сообразил, что стою перед ней реально голый.

      Руки машинально опустились вниз, прикрывая самое дорогое.

      – Твою мать! – Я замер, а потом наклонил голову и уставился на то, что старался спрятать от женских глаз.

      «Дорогое» было на месте, где положено, но это явно не мое «дорогое». Уж что-то, а эту часть своего тела я точно не перепутаю с чужой. В конце концов, каждый день на него смотрел тридцать лет. И вот сейчас моего там не было ни черта. Да и руки тоже… Руки не мои!

      – Это что за хрень? – Спросил я вслух, при этом с глупым лицом разглядывая все, что ниже пояса. Было, между прочим, не очень удобно из-за того, что параллельно прикрывался от блондинки и бабки.

      – В принципе, определение выбрано верное… хрень… – Высказалась девица.

      Она быстрым шагом подошла к Шапокляк и тоже наклонилась, оценивая состояние мужика.

      – Ага… Знаешь, что интересно, впервые вижу, чтоб человек, оказавшись в другом теле, понял это по… – Старуха хмыкнула, выпрямилась, а потом уставилась туда же, куда пялился я. – На, одень. Нечего мне тут девку портить.

      Шапокляк быстро подскочила к стулу, который стоял рядом с тележкой. На его спинке висел еще один халат. Бабка схватила его и кинула мне. А потом прикрикнула на блондинку.

      – Отвернись! Зеньки вылупила. Степана вон надо в божеском виде оставить. А ты разглядываешь Пашкины причиндалы.

      Я поймал одной рукой брошенную мне вещь, повернулся задом и натянул халат на себя, застегивая пуговицы трясущимися руками. Тряслись они от холода и от странного ощущения. Конечности плохо слушались. Я пытался пальцами пропихнуть пуговицу в дырку, но эти пальцы будто жили своей, самостоятельной, жизнью. Настолько самостоятельной, что довести дело до конца удалось с трудом. Попутно лихорадочно соображал, что происходит. Версий не было никаких. Кроме той, что я – реально в морге.

      – Тело еще плохо подчиняется сознанию… – Раздался за моей спиной голос старухи. Я обернулся.

      Бабка вместе с блондинкой ухитрились поднять здоровенного мужика с пола и усадить его на стул. Даже голову заботливо пристроили на руки, которые сложили крест на крест на стол.

      – Какое, к чертовой матери, тело? Какому сознанию?!

      Я старался говорить спокойно, хотя понимал точно, происходит