100 великих катастроф на море. Евгений Старшов

он поплыл;

      Мачта за ним поплыла; обвивался сплетенный из крепкой

      Кожи воловьей ремень вкруг нее; за ремень уцепившись,

      Мачту и киль им поспешно опутал и плотно связал я,

      Их обхватил и отдался во власть беспредельного моря.

      Стихнул Зефир, присмирела сердитая буря; но быстрый

      Нот поднялся: он меня в несказанную ввергнул тревогу.

      Снова обратной дорогой меня на Харибду помчал он.

      Целую ночь был туда я несом; а когда воссияло

      Солнце – себя я узрел меж скалами Харибды и Скиллы.

      В это мгновение влагу соленую хлябь поглощала;

      Я, ухватясь за смоковницу, росшую там, прицепился

      К ветвям ее, как летучая мышь, и повис, и нельзя мне

      Было ногой ни во что упереться – висел на руках я.

      Корни смоковницы были далеко в скале и, расширясь,

      Ветви объемом великим Харибду кругом осеняли;

      Так там, вися без движения, ждал я, чтоб вынесли волны

      Мачту и киль из жерла, и в тоске несказанной я долго

      Ждал – и уж около часа, в который судья, разрешивши

      Юношей тяжбу, домой вечерять, утомленный, уходит

      С площади, – выплыли вдруг из Харибды желанные бревна.

      Бросился вниз я, раскинувши руки и ноги, и прямо

      Тяжестью всею упал на обломки, несомые морем.

      Их оседлавши, я начал руками, как веслами, править.

      Скилле ж владыка бессмертных Кронион меня не дозволил

      В море приметить: иначе была б неизбежна погибель.

      Девять носился я дней по водам; на десятый с наставшей

      Ночью на остров Огигию выброшен был, где Калипсо

      Царствует, светлокудрявая, сладкоречивая нимфа.

      Принят я был благосклонно богиней.

      По пути с ее острова к острову феаков Одиссеев плот настигло новое крушение:

      В это мгновенье большая волна поднялась и расшиблась

      Вся над его головою; стремительно плот закружился;

      Схваченный, с палубы в море упал он стремглав, упустивши

      Руль из руки; повалилася мачта, сломясь под тяжелым

      Ветров противных, слетевшихся друг против друга, ударом;

      В море далеко снесло и развившийся парус, и райну.

      Долго его глубина поглощала, и сил не имел он

      Выбиться кверху, давимый напором волны и стесненный

      Платьем, богиней Калипсою данным ему на прощанье.

      Вынырнул он напоследок, из уст извергая морскую

      Горькую воду, с его бороды и кудрей изобильным

      Током бежавшую; в этой тревоге, однако, он вспомнил

      Плот свой, за ним по волнам погнался, за него ухватился,

      Взлез на него и на палубе сел, избежав потопленья;

      Плот же бросали туда и сюда взгроможденные волны…

      Так он два дня и две ночи носим был повсюду шумящим

      Морем, и гибель не раз неизбежной казалась.

      Читатель, верно, согласится, что эти художественные строки почти трехтысячелетней давности, так ярко описывающие кораблекрушение и стойкость человеческого духа, было вполне уместно привести здесь, в этой книге.

      Теперь же,