О времени, о душе и всяческой суете. Джон Браннер

я живу? – повторила она. – О… по-разному. Как разные люди, конечно, под множеством имен. Видишь, у меня даже нет собственного имени. Две женщины – внешне мои полные копии – существуют специально для меня, так что, когда пожелаю, могу занять их место в Швейцарии, или Швеции, или в Южной Америке. Я беру взаймы их жизнь, пользуюсь какое-то время, потом возвращаю. Я видела, как они состарились, сменила их на других, превратившихся в мои копии. Но это не личности – это маски. Я живу под масками. Полагаю, так можно сказать.

      – Ты не можешь иначе, – сказал я.

      – Нет. Конечно, не могу. До тех пор пока меня не поглотило это желание, я даже представить не могла, что захочу иначе.

      Мне показалось, я ее понял. Я стряхнул первый пепел с сигареты в море. Оглядевшись, сказал просто так:

      – А знаешь, жаль сворачивать Сантадору. Она могла бы стать очаровательной деревенькой. Настоящей, а не декорацией.

      – Нет, – ответила она. Затем выпрямилась и круто развернулась. – Нет! Посмотри! – Она поспешно выбежала на середину узкой улочки и указала на брусчатку. – Разве ты не видишь? Камни, которые были целыми, уже потрескались! А дома! – Всплеснув рукой, она побежала к двери ближайшего коттеджа. – Дерево теряет форму! А вон тот ставень – он болтается на петлях! А ступеньки!

      Рухнув на колени, она ощупала выходящую прямо на улицу низкую каменную ступень.

      Я пошел к ней. Ее страсть застигла меня врасплох.

      – Пощупай! – велела она. – Пощупай! Она истоптана людьми, ходившими по ней. И даже стена – разве ты не видишь, что трещина в углу окна становится шире? – Она снова вскочила и провела рукой по шероховатой стене. – Время грызет ее, как собака кость. Господи, Дерек, нет! Неужели я должна оставить все как есть, зная, что время все ломает, ломает, ломает?

      Я не мог подобрать слов.

      – Слушай! – сказала она. – О боже! Слушай! – И, наклонив голову, замерла, будто испуганная лань.

      – Я ничего не слышу, – тяжело сглотнув, ответил я.

      – Словно гвозди в гроб забивают! – Она метнулась к двери в дом и принялась стучать по ней и толкать ее. – Ты должен это слышать!

      Теперь я услышал. Из дома доносился тикающий звук – мощный, величественный, медленный ритм, настолько тихий, что я уловил его лишь после того, как она велела мне напрячь слух. Часы. Всего лишь часы.

      Встревоженный ее неистовством, я схватил ее за плечо. Она повернулась и прильнула ко мне, как плачущий ребенок, спрятав лицо у меня на груди.

      – Это невыносимо, – стиснув зубы, выпалила она.

      Я чувствовал, как она дрожит всем телом.

      – Уйдем отсюда, – прошептал я. – Давай уйдем, если тебе так больно.

      – Нет, я не этого хочу. Я все равно буду слышать этот звук – разве ты не понимаешь? – Слегка отстранившись, она посмотрела на меня. – Я все равно буду это слышать! – Ее глаза заволокла пелена, все ее внимание обратилось к часам в доме. – Тик-тик-тик… Господи, меня будто хоронят заживо!

      Поколебавшись, я сказал:

      – Хорошо, сейчас я все исправлю. Отойди.

      Она