Ротмистр Гордеев. Эскадрон особого назначения. Дмитрий Дашко

сплевывает, – живоглот по-нашему. Говорят, создание буддистского ада.

      – Приходилось сталкиваться, господин подполковник?

      – Государь рассказывал. Он цесаревичем путешествовал в Японию, случилось лицезреть там это страшилище.

      – Вы близко знакомы с императором? – поражаюсь я.

      – Я же кавалергард, приходилось во время дежурств во дворце пересекаться. Хотя с матушкой его знаком гораздо ближе.

      Черт! Не до светских разговоров.

      Живоглот прет прямо на нас, и мой амулет печет грудь, как борщ, только что снятый с плиты.

      Выхватываю наган, снаряженный серебряными заговоренными пулями. Бац-бац! Одна из пуль попадает демону в глаз. Он с криком боли хватается за свое ужасающее лицо. И кидает в нас с бароном свою палицу, словно городошную битку.

      Еле успеваем пригнуться, чудовищное оружие со свистом, вращаясь, пролетает над нашими головами.

      А демон совсем рядом. Из разинутой на нас с Маннергеймом пасти (она таких размеров, что кажется, может поглотить сразу обоих) вырывается зловонное дыхание – сквозь разверстую глотку, кажется, можно увидеть сам ад…

      Рев монстра закладывает уши.

      Раз серебряные пули для него все равно, что слону дробина, нужна «артиллерия» большого калибра.

      Нашариваю в подсумке гранату, начиненную заговоренным серебром, дергаю кольцо и закидываю ее прямо в широкую глотку.

      Раз, два, три… Они-хитокути разносит на части. Нас с Карлом Густавом забрасывает склизкими вонючими ошметками и обдает потоками синей крови.

      – Живы, и слава богу, – Тролль крестится на лютеранский манер.

      Осматриваемся в багровых отсветах догорающих домов.

      Бой стихает. Деревня завалена телами мертвых и раненых японцев. Наши потери – пять «двухсотых», из них трое приходятся на долю живоглота. Ох и попортил же он нам крови…

      Масса пленных, растерянных и полуголых японских солдат и офицеров. Заставляем их под конвоем собирать по деревне и сносить в кучу вражеское оружие и боеприпасы.

      На площади выросла большая куча – «арисаки», несколько станковых «гочкисов» на лафетах (я с завистью смотрел на эти вдвое более легкие, чем наши «максимки» французские пулеметы, хотя все же недостаточно легкие, чтобы использовать их как ручное оружие, и их второй плюс – воздушное охлаждение – однозначно затрофеим), офицерские «смит-и-вессоны», абсолютный аналог одноименному русскому револьверу (однозначно трофеим, вооружу своих унтеров и пулеметчиков), штыки и офицерские сабли.

      И пленные… Из почти трех тысяч личного состава 21-й пехотного полка уцелела едва половина, большая часть из них – раненые, в том числе и тяжело.

      – Кузьма! – оглядываюсь в поисках ординарца.

      – Здесь, вашбродь! – Скоробут, как обычно, в нескольких шагах от меня.

      – Найди кого-нибудь из уцелевших старших офицеров, кто понимает по-нашему.

      Кузьма растворяется в темноте. И вскоре возвращается, подталкивая в спину раненного в руку японца средних лет в офицерских