Великий нефритовый путь. Станислав Гольдфарб

не поняв, о чём его спрашивают. Хорошо, что Вигдор, зыркнув на Селину, прошипел: «Тсс. Ему как главному хранителю всех алмазов страны запрещается говорить на эти темы».

      – Да-да-да, – подыграл Павлов. – Т ак сказать, государственная тайна. Нельзя, милочка, при всех…

      – А-а-а, поняла, Вигдорик, – снова зашептала Селина. – У него хотя бы машина с водителем есть?

      – А то как же. Всё-таки академик – почёт и уважуха немереная.

      …Профессора Воротягина встретили аплодисментами. Эти «научные» хлопки совсем не похожи на театральные или те, которыми встречают модных исполнителей. Эти – предвестники жарких дискуссий, всполохи надвигающейся грозы, в них непроизнесённые вслух вопросы и сомнения, которые в таком кругу почти невозможно сдержать. По аплодисментам учёных можно почти безошибочно угадать – знак ли это поддержки и дружеского одобрения или иронического отношения к докладчику. В аплодисментах, которые расточались сейчас, Вигдор уловил временную нейтральность. Вынужденное отшельничество Воротягина после истории с уходом из университета, жизнь вдали от города, открытия, сделанные им в последние годы, конечно, вызывали большой интерес. С одной стороны, Трифон Петрович приобрёл ореол научного изгнанника, а с другой – триумфальное возвращение после экспедиции к курыканам и бесценные находки…

      Следом за профессором шли его ученики Герман и Михаил, известные в научной среде археологи.

      Трифон Петрович взял из первого ряда стул, развернул его спинкой к залу и устроился напротив притихшей публики.

      Академик Павлов удовлетворённо охнул:

      – Начало обнадёживает, Вигдор Борисович. Ишь, неформал какой, уселся как какой-нибудь аспирант недозащищённый.

      – Простите, отвык от трибун, – чуть улыбаясь, сказал профессор. Герман и Михаил устроились рядом, явно чувствуя некоторую неловкость от настороженного внимания зала, в котором почти все – знакомые и коллеги.

      На какое-то мгновение наступила тишина. В ожидании доклада, не сговариваясь, все старались не нарушить этой тишины даже шёпотом, даже скрипом старых венских стульев, которые сохранились в библиотеке с неизвестно каких времен. Но вот профессор что-то шепнул Герману, тот в свою очередь подал кому-то знак. Свет погас, и вспыхнуло яркое белое пятно экрана, на который откуда-то с потолка бил луч проектора. Луч рассеивал темноту в зале, добавляя таинственности и загадочности. Оставалось только гадать, что появится вместо белого пятна…

      Наконец профессор взял микрофон. Слова, влетавшие в него и исходившие откуда-то с боковой кулисы мягким, приятным, кто-то сказал бы – «бархатным баритоном», ощущались объёмом и какой-то торжественностью заставляли почувствовать, что здесь и сейчас будет произнесено нечто необычное и важное.

      – Уважаемые коллеги, я уж и не помню, когда мы встречались и обменивались настроениями. Сердечно всех приветствую. Сегодня сообразим с коллегами на троих (в зале послышался лёгкий смешок). Герман Германович и Михаил Петрович! Кто не знает этих бравых археологов?

      Аудитория ответила скрипом двигающихся стульев и перешёптыванием.

      – Отлично.