Жирандоль. Йана Бориз

и граф Шевелев Иннокентий Карпович.

      – И где тут располагаться? – Князь брезгливо оглядывал камеру, где вместо положенных восьми уже сгрудились двадцать или двадцать пять арестантов. Он морщил крупный породистый нос от запаха параши и давно немытых тел, но деваться от него все равно некуда.

      Усач выдвинул на пятачок три деревянных ящика:

      – Присаживайтесь, вашблагородь, рассказывайте, какими судьбинушками.

      Кто-то подвинулся, кто-то полез наверх, и новоприбывшие смогли рассесться.

      – У вас не забалуешь, как я погляжу, – печально проконстатировал Шевелев.

      – Увы и ах, – согласился Свидерский. – Помнится, на службе я больше всего боялся угодить в карцер. Это такой закуток в трюме, хуже колодца. Ну думал, на земле места вдоволь, там не бывает таких удушливых каморок, как на судне. Оказалось, нет, еще как бывают. Вот мы, господа, сидим в столице наипервейшей во всем мире империи, ее просторам нет равных. Ни Китай, ни Америка, ни Индия по площади не сравнятся с Россией. А места нам – гражданам – с гулькин нос. И это страна, которая мнит себя разносчиком свободы.

      – Вы для их не граждане, а враги, – не согласился прыщавый, – а врагам места нет.

      – А вы, значит, не враги, – усач обиделся.

      – Мы – ты и я – не враги, мы оступившиеся, несознательные, а их благородия – форменные враги. – У прыщавого имелась своя собственная философия.

      Его поддержали мичман и грузинский князь:

      – М-да, м-да, все дело не в мировоззрении, а в титулах.

      Общество помолчало, соглашаясь.

      – А может, дело не в титулах, а в деньгах? – прямо спросил Аркадий. – Красной власти денег не хватает, их надо забрать у кого-то? А титулы вовсе ни при чем.

      – Ну, господин капитан, здесь я готов с вами поспорить. – Шевелев встал, попытался пройти до окна, наступил на чью-то ногу, ойкнул и вернулся на свой ящик. – Мы были пайщиками табачного завода «Лаферм», завод, как вам известно, национализирован. Сначала нам обещали сохранить рабочие места, зарплату, квартиры. Я поверил, продолжал трудиться, отчет держал перед коммунистами, исправно ревизировал вверенное имущество. И что? Намедни ко мне в контору ввалилась свора, обозвала подлыми прозвищами и взашей вытолкала из конторы, приволокла в Кресты. Дескать, я укрываю народное имущество. Во-первых, касательно народного – это большой вопрос. Во-вторых, и хотел бы укрывать, да нечего. Сырья нет, мощности простаивают. Вот и ответ на вопрос: почему прибыли упали. Красным нужны деньги. А их надо заработать. Не могут заработать – значит, надо отнять, – он говорил рассудительно, без истерики, но глаза метались по темным углам, перескакивали с одного заросшего лица на другое, будто спрашивали, как им дальше быть.

      – Так в чем поспорить-то? – уточнил Аркадий.

      – Ах, поспорить… Не деньги им нужны, а классового недруга изжить, растоптать, лишить чести и достоинства.

      – И как вы поступите, граф? Пожертвуете честью и достоинством? – Князь Гудиашвили смотрел оценивающе, как будто