Жирандоль. Йана Бориз

прогрохотали выстрелы.

      – Открывай вагоны, товарищ, – прокричал снаружи веселый молодой голос.

      – Уйди, стрелять буду, – неуверенно пообещал конвойный.

      – Ты что, в брата стрелять будешь? В своего товарища? В рабочего? В пролетария? – наседали у двери. Судя по голосам, их собралось не меньше десятка.

      – Ш альной, поди прочь. Ажно стрелять буду! – истерично завизжал конвоир.

      Раз шугнулся, стрелять точно не станет.

      – Братухи, подналяг! – послышалось бородатое гудение из середины вагона. Толпа хлынула к дверям.

      – Мы противники насилия, никого не станем увечить, – заверил кричавший снаружи. – Просто откройте дверь и выпустите политических.

      – Эй, инда шо политических? Всех замай! – Бородатый гундеж настаивал на своем.

      Кажется, пропаганда добилась желаемого результата, конвой стрелять не начал, вместо этого отодвинул засов одного из вагонов. Праздничный лязг послужил сигналом остальным.

      – Выходите, голубушки, – манерно, как на прогулку, пригласил басок с поволжским оканьем.

      Из женского вагона послышались смешки и возня. Кто-то спрыгнул на насыпь. Завошкался засов и на втором вагоне, и на третьем. Окно, к которому прилип Сенцов, выходило на другую сторону, к уткам и луже. Он пожалел о неудачной диспозиции, но поменять уже ничего не мог, толпа грозила раздавить, смять и съесть. Их вагон, последний, не на шутку взволновался, мощные кулаки стучали по дощатым стенам, поскуливание превратилось в грозный храп.

      – Братки, встречайте! – Из второго с глухим всплеском свалился грузный куль, наверное, мешок с харчами скинули. Следом мягко стукнули по траве подошвы.

      – Уголовников как, тоже забираем? – поинтересовался молодой.

      – Эй, братва, открывай скорее, мы ж свои, пролетарии, – загоношились уголовники.

      – Открывай! Всех сюда! В борьбе за правое дело каждый кулак пригодится! – Платон узнал голос Ольги.

      Створка поползла вправо, затылки и воротники посыпались в просвет. Он тоже подошел поближе к приветливому желто-зеленому квадрату. Внизу толпились заключенные, принимали своих, конвойные стояли поодаль, курили, их пас усач в матросском бушлате, рядом валялись винтовки.

      – А может, и вы с нами, солдатушки? – чубатый парень в кожаной тужурке и фуражке набекрень обратился к солдатне.

      – А можно! Нам-то неча терять, – прошамкал беззубый в распахнутой шинели.

      – Цыц! – одернул его старший, рослый седой служака, которому до отставки оставалось всего-ничего. С ним все понятно: не имело смысла бегать наперегонки.

      Уголовники продолжали сыпаться на землю.

      – Эй, Табак! Айда, – грубо дернул за рукав Сергей.

      В двери показался тонкий профиль Белозеровой, звонкий голос с предвещавшими грозу нотками предостерег:

      – Только не буянить. Мы в одну сторону, вы в другую. Ясно? – Она разглядела в вагонном сумраке Платона. – А ты что застыл? Пошли