Заставить замолчать. Тайна элитной школы, которую скрывали 30 лет. Лэйси Кроуфорд

в лежачем положении). Это внесло некоторую ясность, но только некоторую. Я несколько раз перечитала это законодательство. Слово изнасилование в нем никак не фигурировало. Как и во многих других штатах, в законах Нью-Гэмпшира присутствуют только степени тяжести посягательства – нисходящая спираль насилия. Это маркер развития юриспруденции, поскольку изначально термин «изнасилование» применялся только в случае коитуса и только с женщиной.

      Впрочем, я продолжала его искать. Искать слово для самого плохого. Для того, что, в общем-то, не произошло в моем случае, но случись с другой девушкой, могло бы позвать на помощь, разбудить окружающий мир, призвать на выручку конницу. Став взрослой, я поняла, что изнасилование прекрасно справится с этим, но продолжала верить, что должно быть и что-то еще. По-прежнему.

      «Посягательство» наводит на мысли о нарушении, не о насилии. Отсюда необходимое уточнение – «половое». Но половое посягательство сразу заставляет подумать о сексе, хотя, по меньшей мере для жертвы, в этом физическом контакте не было ничего от секса, зато явно присутствовали жестокость, доминирование и позор. И тогда слушатель неизбежно задается вопросом – если это было не изнасилование, то что же именно происходило? То есть, когда человек, каким бы добрым и небезразличным к тебе он ни был, слышит выражение «половое посягательство», он начинает гадать или старается не думать о том, какая часть тебя подверглась насилию и каким образом, что ты делала и как далеко это зашло (или ты зашла).

      Итак, посягательство. А еще есть «физический контакт», «инцидент», «случай», «нападение», «происшествие», «ситуация», «тот вечер», «в той комнате». Малоизвестный факт о жертвах: по словам, которые ты используешь, спрашивая, что происходило, они понимают, веришь ты им или нет.

      Жертва – совсем другое дело.

      Когда я просыпаюсь следующим утром, у меня болит горло. Такое бывало нередко. Нас было пятьсот подростков в частной школе, и над нами довлели внушительная архитектура и убогое оборудование зданий. В них было либо очень холодно, либо безумно жарко. В туалетах мы приучились кричать: «Сливаю!» Потому что резкий выброс холодной воды в унитаз превращал все работающие в данный момент души этажами ниже в кипяток. Из окон веяло морозцем. Мы выходили на утреннюю пробежку по заледеневшим газонам с вечно мокрыми волосами. Мы ели как не в себя и являлись в часовню с тостами в карманах. Благополучные детишки богатых родителей в процессе получения образования. Тоска по дому выглядела свечкой на фоне могучих костров нашего становления. Директор школы, он же ректор, говорил нам с кафедры о «великолепном наследии». Сенаторы, епископы, писатели, магнаты, послы, всевозможные непревзойденные руководители – все они были нашими предшественниками, некогда просто школьниками! Мы благоговейно водили пальцами по буквам их имен, вырезанным на деревянных панелях коридоров.

      Как-то раз в двойные стеклянные двери читального зала вошел мужчина. Мы оторвались от своих книжек