Собственные записки. 1811–1816. Н. Н. Муравьев-Карсский

когда носил ему бумаги от Мухина, но не был с ним знаком; он же меня не помнил. Кикина вообще хвалили, как человека хорошего.

      – Что вы здесь делаете? – спросил он у меня.

      – Снимаю план.

      – Кто вам приказал?

      – Никто.

      – Для чего вы это делаете?

      – Для своего удовольствия.

      – Куда этот план поступит?

      – К начальству.

      – Я приехал от имени государя благодарить вас за то, что вы службой своей занимаетесь. Государю приятно было видеть ваше прилежание, передайте слова эти товарищам вашим. Государь желает, чтобы вы продолжали вашу съемку, а позвольте посмотреть работу вашу.

      Я привел его на гору и, показав ему начатое на бумаге предместье города, рассказал, на каких основаниях намеревался расположить съемку по роду предстоявшей местности.

      Возвращаясь домой, мы сделались смелее, и как у нас был недостаток в длинных вехах, то приступили к дому одного мещанина, у которого насильно унесли со двора несколько шестов. Нападение же было произведено нашими людьми с помощью расхрабревших факторов-жидов. Могли произойти жалобы и для нас неудовольствия, против чего мы не имели другого оправдания, как сослаться на необходимость вооружиться шестами для защиты себя от злых собак, бросавшихся на нас из двора сего мещанина; но дело так обошлось и не пошло далее ссоры людей наших с хозяином дома, шесты же остались за нами.

      На другой день князь Волконский позвал нас к себе и, похвалив наше предприятие, повторил от имени Государя то, что накануне нам Кикин сказал. Для продолжения же начатой работы приказал нам дать какие-то тяжелые казенные планшеты изобретения Рейсига (инструментального мастера в Главном штабе), но мы не успели испытать их. В тот же вечер известие о происшедшем дошло до нашего генерал-квартирмейстера Мухина, который, призвав нас, намылил нам голову за то, что не предупредили его о намерении нашем произвести съемку окрестностей Вильны, присовокупив, что занятие это отвлекает нас от настоящей службы (которой, впрочем, никакой не было) и что съемка сия не может быть хороша, потому что никто из старых офицеров ею не руководствует. Затем он приказал нам бросить начатое дело. Собственные слова Мухина были следующие:

      – Я вас по службе замараю, господа, и никогда ни к чему не представлю.

      Лучше было молчать, чем сказать ему, что князь Волконский нас поощряет к съемке; ибо в таких случаях младшие всегда остаются виновными. Мы возвратились домой и решились не обнаруживать поступка Мухина, пока князь сам не спросит нас, зачем мы съемку прекратили, и тогда Мухину порядочно бы досталось; но дня через два нас начали раскомандировывать, и мы возвратили выданные нам по приказанию князя инструменты.

      Колошин ездил посетить больного двоюродного брата своего фон Менгдена, служившего полковником в лейб-гвардии Финляндском полку, который стоял в Михалишках, в 30 верстах от Вильны. Я тогда не знал фон Менгдена, познакомился же с ним в Москве уже в 1815