Красный фронт. Дмитрий Фурманов

за рядами вдали колыхались

      И, серой волною плывя по снегам,

      То медленно, густо и плотно сливались,

      То мелкою дробью в полях рассыпались,

      Темнея по белым холмам.

      И вот они близко… Совсем уж подходят,

      Прямыми рядами, как нити, ползут,

      Как будто чего-то они не находят,

      Как будто в той песне, что глухо заводят,

      Они про тоску и неволю поют.

      И грустно мне стало от песен забытых,

      Повеяло на душу силой родной.

      Я видел их гнойных, больных, перебитых,

      Мне чудился стон из могил незарытых,

      Мне чудилась гостья с косой.

      И не было мощи в усталом их пенье,

      И не было страсти в померкших глазах.

      Они в своем долгом, беззвучном томленьи

      Развеяли силы в могучем терпеньи

      И жар утишили в сердцах.

      И шли они бодро, и песня лихая

      Могучим призывом из сердца рвалась,

      Но чудилось мне, что та песня больная,

      Что в сердце ее, – и борясь, и рыдая, —

      Унылая дума вплелась.

      Когда же умолкли и тихо, без звука,

      Они колыхались, волна за волной.

      Мне сделалось жутко. И злая разлука,

      И встречи последней прощальная мука

      Блеснула за серой спиной.

      И радости мощной, подъема живого

      Не вызвали в сердце родные полки…

      От серой волны и от клича больного

      Мне в душу, как будто со дна гробового,

      Пахнуло удушьем тоски.

      1 февраля

      Бегли-Ахмет

      Где-то далеко-далеко на Кавказе, в маленьком селении Бегли-Ахмет, стоим и скучаем по работе. Ночь. Тихая кавказская ночь. Темно-синее небо слилось с горами, налегло на белую ризу снегов и пропало вдали темной дымкой. Пусто кругом, скучно. Только собаки воют где-то вдали и усиливают тоску. А потосковать так хочется. Вспоминается семья, вспоминаются дорогие знакомые лица. И сердце все щемит больней и больней. Прошел воинский санитарный поезд из Сарыкамыша. Завтра и мы едем туда.

      – Дядюшка, чего ты?

      – Ничего, хожу, родимый. Скоро доедем.

      – Куда?

      – Воевать едем, на позиции.

      И сделалось скучно, тоскливо вдвойне от этих простых, привычных слов, сказанных как-то уныло солдатиком в эту светлую, тихую ночь, где-то далеко-далеко в забытом людьми и богом местишке. Верно, вот и он ходит здесь один около вагонов ночью да вспоминает. Дома-то ребятишки. Хорошо там, тепло. Да и ночь-то выдалась такая светлая, тихая. Думы так и плывут одна за другой. Где-то там, еще дальше, позиции. Там холодно, там морозы. Выкопали себе ямки, обернулись в обледенелые шинели и лежат. Спят. Тихо кругом. Только часовые прохаживают, словно ночные привидения. Жутко там, в горах. С первым лучом зашумят, загрохочут чудовища… Закрутятся, завизжат тучи пуль, зарявкает и заухает пушка, задребезжит