Смертельный звонок. Николай Леонов

по нему ноготком:

      – Пусто, Гуров. Что, ворон считаем?

      Лев Иванович, супруг опытный, храня одновременно полное, почтительное молчание при заинтересованном виде, поднялся, плеснул в хрусталь развязывающего язык колдовства.

      – …Распоследний мой враг не назовет меня придирчивой, непокладистой. Так?

      – Абсолютно.

      – И ты, как никто иной, в курсе, что я мирная женщина, способная многое понять и простить.

      – И сие никаких сомнений не вызывает.

      – Да. Мне категорически все равно, когда приходится ждать официанта полчаса, колотя в кастрюлю. Я выдерживаю очередь к банкомату, безмолвно терплю досмотры даже после ночных перелетов, пусть даже во Владивосток. Я, в конце концов, не ору, когда любимый супруг забывает в раковине бокальчик-другой-третий.

      – Ты святая женщина.

      Мария согласилась:

      – Да, это верно, но не совершенно. Я никогда, никогда не смогу понять и простить, когда продюсер с серьезным видом на серьезных же щах вручает мне вот это, – произнесено с брезгливым жестом, безошибочно увязанным к словам, – и таинственно утверждает, что «вот это» есть психологический шедевр, который будет ставить сам…

      Она назвала самое громкое имя кинематографиста.

      – Я звоню «самому», тактично интересуюсь, в самом ли деле он считает это, – жест повторный, с увеличенной долей презрения, – шедевром, достойной тратой времени. И он, представь, как о деле решенном: разумеется, старушка, само собой! Это, знаешь ли, будет бомба!

      И замолчала.

      – То есть дрянной сценарий, – пытаясь зрить в корень, уточнил супруг.

      Казалось бы, просто так спросил, резюмировал услышанное. Однако Мария, женщина-динамит, взвилась до небес:

      – Да не сценарий это! Жвачка, пережеванная неоднократно, прилепленная в прошлом году к облезлой скамейке в парке! – Она, скривив губы, издевательски промямлила: – «На что способна обиженная женщина»… если дура, то сиганет с балкона, нет – столкнет сама. Кто смотреть это будет, решительно не понимаю.

      – Смотреть на тебя будут, – напомнил Гуров, – а ты можешь все.

      – Не все, – воспротивилась Мария, любительница точности, – хотя и многое. Вопрос в другом: почему я должна вытаскивать глупый сценарий? Ведь это то, что тысячу раз сыграно-переиграно и отпародировано до гладкого состояния! До лысины затертые идеи, события…

      Дождавшись перерыва в потоке негодования, супруг указал на еще одно важное, по его мнению, обстоятельство:

      – Любимая, видишь ли. В жизни-то не так, как у вас, это вы, творцы, теням идеи придаете, а так-то под солнцем ничегошеньки нового не происходит. Сюжеты со времен пещер и мамонтов – одни и те же: и жизнь, и слезы, и любовь.

      Мария вспыхнула, от нетерпения аж пальцами прищелкнула:

      – Умник! Киновед, историк искусства, ха! Ну давай, поведай мне, что со времен Шекспира не изменилось ничего.

      – Нет, почему же, изменилось, – кротко подхватил супруг, – технически изменилось. Нужды нет ведьм изыскивать, в котлах зелья смертоносные варить. Хотя…

      На этом пассаже требовалась интригующая пауза, и воспользовался ею Гуров мастерски, дождавшись, что Мария не выдержит, поинтересуется:

      – Продолжение будет?

      – Будет, хотя не факт. Плохое повторяется, вот хорошие события – они, бывает, не походят друг на друга.

      Мария потребовала:

      – Все, закончили с банальщиной! Или я лично сейчас внесу разнообразие в историю криминалистики.

      С немалой долей мечтательности возвела глаза, проговорила, точно пробуя слова на вкус:

      – Супруга-актриса в состоянии аффекта наносит тяжкие телесные мужу-важняку… А между прочим, так-с! Что-то в этом есть…

      – Мотив? – поинтересовался Гуров.

      Поразмыслив, супруга признала, что с этим у нее всегда туго.

      – И не только у тебя.

      – Оставим скучное, – предписала она, – может, и просто так, без причин.

      – Такого не бывает.

      – И пусть. Но видишь, тебя зацепило! – победоносно констатировала Мария. – Вот, начинаешь размышлять и сомневаться.

      Лев Иванович деликатно заметил:

      – Я в любом случае должен сомневаться и размышлять. Профессия такая.

      – Значит, сто́ящая идея! А вот это, – вновь обличающий перст в злосчастную брошюрку, – не порождает ничего, кроме желания размять и пристроить в общественную уборную.

      – Ну так возьми и придай пустоте смысл, – улыбнулся супруг, – тебе не привыкать. К тому ж и с жизненным опытом не поспоришь, даже заманчиво: первоначально все кажется предельно ясным, банальным, а на поверку выливается в неслабый такой компот.

      – Нередко то, – с сомнением протянула Мария, но по выразительному лицу ясно было, что идея ее зацепила, – что кажется самоочевидным, имеет причины глубокие и такие серьезные, что…

      – Нда-а-а…

      И